Часть 1

ЧАСТЬ 2

ВЯ: Правильно ли я понимаю, что путь освобождения от проблем современной экономической системы — это путь объединения с такими же людьми, как ты сам, в нравственные, этические общности. Прежде всего мы будем говорить об общинах. Какую роль тут играет священник? Он должен организовывать такие общности? Какую роль он вообще играет в экономике России? Должен ли он играть? Какую логику он должен выстраивать?

НЕ: Должны ли мы как-то бороться с современной экономикой, современным экономическим миром и тем, как он устроен, и что является противоядием от тех бед и зла, которые несет современная экономическая жизнь, — это вопросы слишком глобальные, чтобы задавать их в перспективе нашего исследования, хотя какие-то вопросы наша книга тоже пытается ставить. Конечно, вопрос, связанный со священником, тоже оказывается очень нетривиальным в этом контексте, потому что, казалось бы, священник — это тот, кто из всякой экономической жизни должен быть исключен, он маркирует в нашей жизни то, что к ее внешней составляющей не относится. Казалось бы, он должен все время напоминать о том, что наша жизнь не сводится к материальной, экономической стороне. Самым ярким примером, потенциально возможным для масштабирования плотного сообщества, были общины, приходы Русской Православной Церкви, и, видимо, другие примеры трудно привести. Оказалось, что священник играет очень нетривиальную роль в преодолении тех проблем, которые экономическая жизнь создает.

Мой вклад в монографию связан с попыткой проблематизировать экономическую функцию священника. Часть монографии про положение священника в общине с точки зрения его участия в дарообмене написана Григорием Борисовичем и мной. Эта мысль возникла у нас в силу того, что я сам священник, и когда я стал смотреть с позиции священника на тот материал, который мы стали получать в проекте, мне эта идея сразу бросилась в глаза, а дальше мы вместе ее разрабатывали и довели до ясного тезиса. Даже в таком плотном сообществе, как церковная община, с высоким уровнем доверия, тоже присутствует экономическое неравенство.

Любые денежные вопросы проще всего разрушают сообщества.

Мы поняли, что в церковных сообществах, даже когда человек оказывается в критической ситуации, — неожиданной большой траты, какой-то кризисной ситуации, болезни, потери работы, оказывается, что он может не прибегать к микрокредитам, микрозаймам, а может воспользоваться ресурсами общины. Мы получили яркие примеры пользования общинными ресурсами, начиная с круговорота детских вещей в приходе. Если в общине детей много, детскую одежду практически не приходится покупать, она же почти не изнашивается, просто передается по кругу, и таким образом община является источником большой экономии, по крайней мере, для тех малообеспеченных семей, которые в эту общину входят. Казалось бы, роль священника вторична, вроде бы это все происходит без него: создаются какие-то сообщества, группы в «Контакте», в «Whatsapp», где люди друг друга спрашивают, договариваются и прочее. Вроде бы его тут нигде и нет. Или когда один член общины помогает другому (ситуации могут быть разные, это могут быть очень большие кредиты или помощь в кризисных ситуациях). Тоже вроде бы священник не участвует и не должен участвовать. Так устроена церковная жизнь, что священник должен быть исключен из экономической составляющей жизни. А дальше оказывается (и это одна из центральных идей нашей книги, которую удалось ярко показать на многих кейсах), что один из главных побуждающих к закредитованности моментов связан с тем, что человек не просто не может попросить у кого-то помощи, он принципиально не хочет этого делать. Есть некоторый блокирующий момент, человеку принципиально невозможно этой помощью воспользоваться. Он хочет решить эту проблему сам, он не хочет эту помощь получать.

Здесь мы воспользовались концепциями дара, которые существуют в антропологии в нескольких разных вариантах и которые можно привлечь с некоторой долей условности для объяснения этой модели. Действительно, в кейсах, которые мы исследовали, было видно, что проблема возникает именно на этом моменте, когда человеку невозможно помочь, не потому, что некому дать эту помощь, никто не хочет ее оказать, а потому что он не хочет эту помощь принимать. Это тот момент, который блокирует дар и оказание помощи, потому что,

принимая эту помощь, он оказывается в некой символической зависимости от того человека, который оказал ему помощь.

Действительно, от этой зависимости никуда не денешься. Здесь возникает позиция священника, исключенного из экономического контекста, потому что священник ничего не зарабатывает, он живет на то, что ему жертвуют, он не может состязаться с другими людьми в уровне зарплаты, потому что он никак не может ее ни увеличить, ни уменьшить, она состоит из жертвы, которую ему приносят люди (я сейчас, конечно, описываю некоторую идеальную ситуацию, но она является модельной для той реальности, которой живут приходы). В этой ситуации священник оказывается человеком, с которым ты принципиально не можешь соревноваться в уровне потребления, зарплаты. Эта ситуация делает священника тем, кто освобождает от этой зависимости при принятии дара. Священник оказывается тем звеном, который может запускать эту систему, круговорот даров. В самом простом выражении это ситуация, когда священник просит кого-то из членов общины помочь другому, и в этой ситуации и просьба исходит не от того, кто находится в трудной ситуации, и он просит не для себя, а просит пожертвовать, в конечном итоге, на Церковь, Богу пожертвовать, помочь, потому что это будет дар Богу. Человек, который получает эти деньги, получает их не от кого-то, а потому что священник попросил дать ему эти деньги, и он получает их как дар Божий. Эта ситуация делает эту помощь людей друг другу в значительной мере освобожденной от той зависимости, которая может возникать в системе дара и принятия дара, получения кредита, возвращения кредита. В этом смысле

священник оказывается тем человеком, который может запускать в общине такой круговорот дарообмена,

длинные цепочки взаимопомощи, которые потом движутся без него, но которые им запускаются. В этом смысле поразительным образом оказывается, что вообще-то без такой фигуры, по-видимому, круговращения помощи не может быть. В этом смысле священник оказывается человеком, который создает и запускает общину именно как место взаимного доверия, взаимопомощи. Без него она не может запуститься, без него она не может начать существовать, не может начать крутиться этот механизм, который потом в значительной мере существует без всякого участия священника, не он это колесо крутит. Это оказалось тоже очень интересным вкладом в проект. Потому что если через ту же призму пытаться смотреть на Россию как на единое государство, страну, то возникает сложный вопрос: а какая еще может быть подобная позиция, параллельная священнику, кто еще мог бы запускать такие плотные сообщества. Трудно найти подобную фигуру, в которой сочетается предельная включенность в сообщество, больший кредит доверия и одновременно исключенность из этой экономической жизни настолько, чтобы мочь освобождать участвующих в этом круговороте от взаимозависимости. В этом смысле священник занимает исключительное положение как человек, запускающий эту цепочку дарообмена. Это оказалась неожиданная, в том числе для меня самого, грань нашего проекта по долгу. Согласитесь, казалось бы, очень большая дистанция между вопросом о закредитованности и долгами и вопросом о священнике и его участии в экономической жизни. Оказалось, что две эти темы поразительным образом связаны, и, более того, именно на проекте по долгу, на каких-то конкретных кейсах это можно ярко увидеть, и это тоже вошло в проект, и, мне кажется, существенным образом его дополнило. Это позволило вскрыть внутреннюю природу той проблемы, внешним выражением которой является закредитованность.

ЕЛ: О. Николай, большое спасибо. У нас последний вопрос: Вы не придумали этого священника из учебника пастырского богословия? Может быть, на самом деле такого не существует, а все священники, наоборот, вплетены во все эти рыночные дела, думают о деньгах, спокойно состязаются со своими прихожанами?

ГЮ: Есть некоторая теоретическая проблема, которая неплохо описывает происходящие в России морально-экономические процессы. Важный вопрос состоит в том, как можно было бы преодолеть то, что люди не готовы просить помощь и принимать её. Мы ищем структурные условия, в которых это было бы возможно. С этой точки зрения позиция священника, еще раз подчеркну, является структурной, подходящей для решения этой проблемы, потому что священник, как уже было сказано, просит не для себя, он просит для Церкви, для общины, для Бога. В конечном счете, в христианстве эти вещи смыкаются друг с другом. Поэтому он изъят из ситуации атомизации, у него есть некоторые структурные преимущества. До сих пор я рисовал некоторую теоретическую картину, которая опирается на эмпирические факты. Дальше давайте посмотрим, есть ли священники, которые не ведут себя таким образом: например, правдами и неправдами вымогают деньги у своих прихожан и включены в какие-то неформальные, ненормальные, с точки зрения любой православной этики, отношения, или они в патрон-клиентских отношениях, так что они зависят от иерархов. Конечно, есть, было бы странно, если бы сказали, что их нет. Но дело не в этом. Дело в том, что у священника есть структурное преимущество, которое позволяет ему это делать. Мы наблюдали в плотных приходах, что священникам удается это делать. Я могу совершенно точно сказать, что мы их не выдумали. Это теоретизирование, построенное на конкретных примерах, где священники примерно так себя и ведут: они организуют плотный приход, они добиваются того, чтобы люди чувствовали себя принадлежащими к некоторому сообществу, и они облегчают эту дарообменную коммуникацию за счет того, что они не боятся просить, передавать дальше, и всячески стимулировать эту помощь. Я подчеркну, что когда такое возникает, то крайне редко оно замыкается в себе и отграничивается от внешнего мира, обмениваясь ресурсами только внутри себя, ему через несколько шагов кажется необходимым продолжать этот процесс дарения. Еще раз скажу, люди, на самом деле, хотят дарить, помогать, но это в большинстве случаев блокируется. Некоторые респонденты говорили, что им хочется продолжать это дарение вовне, что им, наконец, дали возможность кому-то помогать. Очень красивая формула «дали возможность», т. е. до сих пор не было шанса, не было возможности это сделать. Это, конечно, делают священники, которые организуют возможность такого рода. Сколько их, какую часть они составляют от общего числа священников Русской Православной Церкви, мы, конечно, не знаем, и это исследование не могло дать такого результата. Методология была другая, глубинное интервью в конкретных кейсах не претендует на репрезентацию всей Русской Церкви, но можно увидеть, что есть такие и такие случаи, более плотные и менее плотные, есть священники, которые ведут себя так и которые ведут себя иначе.

Если мы посмотрим на этот вопрос с перспективы священника, то для священника это значит, что у него есть шанс, у него есть структурное преимущество, которым он мог бы воспользоваться. Можно предположить, что далеко не все священники в курсе такого рода структурных обстоятельств, потому что это требует социологического мышления. Кто-то может чувствовать это инстинктивно, кто-то может это понимать из своего опыта и богословского образования, но очень полезно знать, что есть такая возможность. Воспользуется он или не воспользуется — это вопрос его личной совести. Но из того, что он не воспользуется, с теоретической точки зрения, не следует, что такая структурная возможность отсутствует. Конечно, она есть. И демонстрация такого рода примеров может подсказать священникам, многим из которых банально не достает ресурса. Когда они попадают на новое место, они не очень понимают, за что можно зацепиться. И это хороший образец, который можно показывать и на который можно опираться. Опять же вопрос, будет на него кто-то опираться или будет действовать другим образом, не имеет отношения ни к этому исследованию, ни к обсуждению этой проблемы, это личная ответственность каждого.

НЕ: Я бы хотел здесь еще добавить, что мы именно показываем, что эта структурная возможность у священника наличествует, показываем и на конкретных примерах, легко можем отослать к конкретным историческим примерам, т. е. можно утверждать, что она была всегда. Действительно, можно долго рассуждать, пытаться анализировать, проводить полевые исследования, пытаясь поделить священников на тех или иных, может быть, даже удастся это сделать, но я сам глубоко убежден, что сама эта заложенная в природе священника возможность, функция запуска дарообмена, по моему наблюдению, работает в ситуации любого священника. Просто в очень ярких примерах, какие мы читаем в житиях древних святых или знаменитого отца Иоанна Кронштадского, она выглядит как что-то глобальное и масштабное. А я могу привести пример, когда священник сказал, что он никогда в жизни этим не занимался, не знает и не понимает, но при этом оказалось, что он это тоже делает, может быть, в гораздо меньшем объеме, или не всегда так выглядит, но он все равно это делает. Это заложено где-то в самой природе священства.

Мне этот момент кажется очень важным. Это один из важных результатов нашего наблюдения — дать возможность священникам посмотреть на то, что они делают, под совершенно неожиданным для священника социологическим углом зрения, и это может помочь и облегчить, как я глубоко убежден, укорененную в природе священства функцию, возможность, объективировать и усилить, реализовать в жизни, тем более, что, как показывает наше исследование, сейчас это очень востребованная часть священнического служения.