Экспертная деятельность — это одно из возможных направлений для профессиональной самореализации наших выпускников. Наш сегодняшний собеседник, доцент кафедры теологии Тверского государственного университета Борис Игоревич Чибисов, уже 5 лет занимается в том числе и религиоведческой экспертизой. Являясь кандидатом исторически наук, Борис Игоревич также имеет степень бакалавра теологии. О том, как в нашей стране устроена религиоведческая экспертиза, он согласился рассказать нашим читателям.

Скажите, что такое религиоведческая экспертиза и зачем она нужна?

Экспертиза — это профессиональное заключение, которое дает эксперт, то есть человек, выступающий носителем некоторого набора профессиональных компетенций в определенной области, или, говоря юридическим языком «специальных познаний». В случае религиоведческой экспертизы речь идет о знаниях в области религии в широком смысле. С юридической точки зрения государственную религиоведческую экспертизу регулирует приказ № 53 Министерства юстиции от 2009 г.

Фотография из личного архива Бориса Игоревича Чибисова

Вы говорите о заключении, которое готовится экспертом. А какие требования предъявляются к этому эксперту, хотя бы с точки зрения уровня образования: это бакалавр, магистр или человек с ученой степенью?

В Федеральном законе «О государственной судебной экспертной деятельности» говорится, что государственным экспертом имеет право стать гражданин РФ, обладающий высшим образованием по направлению проводимой экспертизы. Если речь идет о религиоведческой экспертизе, то гражданин РФ обязан получить образование по направлению «Религиоведение». При этом не оговаривается конкретный уровень высшего образования. Это означает, что бакалавр как человек с высшим образованием в области религиоведения имеет право в дальнейшем выступать в качестве государственного эксперта, если он работает в соответствующем судебно-экспертном учреждении. Кстати, то, что выпускник бакалавриата по направлению «Религиоведение» имеет право осуществлять экспертную деятельность, прямо прописано в федеральном образовательном стандарте.

При этом все-таки нужно сказать, что отношение людей к понятиям «эксперт» и «экспертиза» в их широком значении, не только юридическом, во многом формируется посредством СМИ. Поэтому на практике для публичного обсуждения религиозной повестки в качестве эксперта чаще всего привлекают медийную личность. Так что здесь скрыта определенная проблема научной подготовки того человека, которого предлагают СМИ в качестве эксперта. Не факт, конечно, что «остепененный» эксперт будет обладать более полным набором знаний.

К кому чаще обращаются за экспертным заключением, к частному лицу или к организации?

Чаще всего обращаются к государственным организациям. В Москве, например, есть соответствующий исследовательский центр, есть экспертный совет при Министерстве юстиции. Однако государственные экспертные учреждения сильно перегружены, в судебно-экспертных учреждениях Минюста и МВД средняя нагрузка на каждого эксперта превышает норму в 1,5 раза, срок проведения экспертизы существенно увеличивается, в этом случае заказчик экспертизы вынужден обратиться в негосударственное экспертное учреждение.

Фотография из личного архива Бориса Игоревича Чибисова

А кто конкретно осуществляет выбор эксперта?

На этот вопрос трудно ответить, это зависит от того, требуется ли заказчику эксперт государственный или негосударственный. Чем обычно человек руководствуется при выборе эксперта? Нередко просто личными связями. Иногда заказчики обращаются к тому эксперту, который просто географически ближе расположен. Для правоохранительных органов очень важно не только качество, но и скорость проведения экспертизы. В государственных учреждениях заключение специалиста можно тщетно ожидать несколько месяцев.

А как быть с конфликтом интересов? Знакомому человеку всегда хочется сделать приятное, но при этом экспертиза, по определению, предполагает отстраненность от процесса, в ходе которого понадобилось экспертное заключение, как гарантию объективности эксперта.

Экспертиза в гуманитарных областях всегда может критиковаться с точки зрения научной объективности. В этом ее отличие от экспертизы в естественно-научных областях. Субъективных факторов в последнем случае значительно меньше, если не брать в расчет прямой подлог и сознательную фальсификацию. В гуманитарной экспертизе все гораздо сложнее. Из истории философии мы знаем, что позитивистами всегда высказывались определенные «уколы» в адрес гуманитарных дисциплин. И в нашей области мы видим, что гуманитарное знание в религиоведческом аспекте сильно подвержено субъективности не только по причине сознательной ангажированности ученых, но и из-за отсутствия конкретной методологии проведения экспертизы. Например, сравнительно недавно имела место настоящая «война экспертиз», которая связана с деятельностью Саентологической церкви. Заключение эксперта породило обвинения в его адрес (в ангажированности, непрофессионализме, отсутствии научной базы). Хотя сложно говорить о научной базе для экспертизы в той области, методология в которой еще толком не сложилась.

Фотография из личного архива Бориса Игоревича Чибисова

Как провести грань между субъективностью и ангажированностью? Возьмем гипотетический пример: к вам обращаются с просьбой подготовить экспертное заключение относительно степени социальной опасности некой религиозной организации, которая, с Вашей точки зрения, является крайне неприятной. Насколько в этом случае для Вас лично будет проблемным подготовить объективное заключение, без намеренного сгущения красок?

При проведении экспертизы специалист должен исходить из преобладания законодательства над его персональным мнением. А в законодательстве сформулированы конкретные критерии, исходя из которых та или иная организация может или не может считаться общественно опасной, экстремистской или террористической. Таким образом, эксперт здесь будет руководствоваться не своими личными антипатиями, а нормой закона. Мы говорим, прежде всего, о факторе общественной опасности, потому что заказчиком в данном случае выступает государство. В богословские споры религиовед вступать в данном случае не имеет права. Он может показать в своем исследовании, насколько данная организация наносит вред с социальной точки зрения. Этот вред может быть как физическим, так и моральным (негативное психологическое воздействие). Причем в последнем случае необходимо привлекать для экспертизы не только религиоведа, но еще и специалиста в области психологии или психиатрии.

А как быть с христианской совестью? Если, например, благодаря моей научной объективности будут сняты ограничения с деятельности условных «свидетелей Иеговы»?

В любом случае у религиоведа при подготовке экспертного заключения нет особого пространства для богословской дискуссии. Он может лишь дать оценку социальному воздействию конкретной организации.

Приходится сталкиваться с точкой зрения, согласно которой верующий религиовед в принципе не может быть объективен, поскольку слишком погружен в предмет своих исследований.

Я уже сказал, что «объективность» при таком ее понимании — это показатель, который характерен для позитивистской науки: существует некое «чистое знание», которое оторвано от нас как познающих субъектов. Но сейчас уже понятно, что, наверное, ни один из грамотных ученых (даже естественно-научного профиля) не будет считать, что есть чистая объективность. В любом случае мы будем смотреть на свой объект исследования сквозь определенные очки. Это касается не только религиоведения, а любой научной дисциплины. По основному образованию я историк, и типичный пример для историков — это спор московской и ленинградской исторических школ в советское время. Какая из них более объективная? Там же всё построено на оценочных суждениях, которые выдаются за факты. Это вопрос, который можно вечно обсуждать, и, вероятно, он никогда не будет иметь решения. Религиозные взгляды — один из факторов, который, безусловно, может повлиять на экспертизу, поэтому эксперту приходится понуждать себя к тому, чтобы по возможности оставлять его за скобками при подготовке заключения. Если ты хочешь «за кого-то играть», то быстро превратишься в заказного специалиста. Здесь дело в личной научной честности. Академик Вячеслав Семёнович Стёпин, еще когда я учился в аспирантуре, на первой лекции сказал нам, что важно помнить принцип научной этики — «Платон мне друг, но истина дороже». Религиозность может влиять на экспертизу, как, кстати, и ее отсутствие. Но точно так же будет влиять и воспитание, и образование, и знание языков.

Скажите, сколько экспертных заключений к настоящему моменту Вам пришлось подготовить?

Дело в том, что я занимаюсь несколькими профилями экспертиз. Помимо религиоведческой это еще и лингвистическая экспертиза. При этом в большей степени я специализируюсь на лингвистической экспертизе. Но если говорить в целом, то таких экспертиз около 200.

Какие экспертизы Вам как ученому были наиболее интересны?

Интерес — это достаточно субъективное понятие… Наверное, интереснее всего первые дела: ты втягиваешься в эту деятельность, узнаешь нечто новое. Были дела, интересные своей сложностью: когда на основе текстов, каких-то высказываний было достаточно трудно дать однозначную оценку. В таком случае необходимо консультироваться со старшими коллегами.

Как давно Вы начали заниматься этой деятельностью?

Пять лет назад. Как часто бывает, я получил приглашение от своего коллеги-религиоведа, который уже занимался экспертизой. Можно сказать, что я попал на это поле благодаря личным связям.

Нашу беседу будут читать студенты ПСТГУ. Допустим, что некий человек окончил магистратуру Богословского факультета нашего университета и хотел бы заняться экспертной деятельностью. Что ему нужно сделать, для того чтобы войти в экспертное сообщество?

Для начала необходимо хорошо изучить законодательную сторону этого вопроса. Есть государственная религиоведческая экспертиза и есть экспертиза негосударственная, или частная. Выпускник может обратиться с резюме в соответствующие исследовательские центры и экспертные организации. Поначалу у всех людей, которые получают резюме новоиспеченного выпускника, всегда будут сомнения, может ли он быть экспертом. Скорее всего, ему предложат определенное время поработать помощником эксперта. Так он увидит, как изучают материалы дела. Надо понимать, что экспертная деятельность — это во многом шаблонная и бумажная работа. И многим навыкам, необходимым для такой работы, не учат в университете.

А можно ли познакомиться с этими шаблонами самостоятельно? И если да, то как это сделать?

Часть необходимых сведений есть в открытом доступе. Единого для всех случаев шаблона не существует — он свой у каждой организации. Можно просто самостоятельно читать существующие и опубликованные экспертные заключения.

Является ли экспертная деятельность для Вас основной работой?

Нет, для меня это дополнительная деятельность, потому что основная моя работа — научно-педагогическая. Я преподаю в Тверском университете.

Есть ли среди Ваших знакомых коллеги, у которых именно экспертиза является основной работой?

Среди моих знакомых таких людей нет. За религиоведческой экспертизой обращаются либо в экспертные центры, либо к ученым, которые работают в научных институтах, преподают в университетах и параллельно получают заказы на проведение экспертизы. Те, кто всю жизнь посвятил экспертизе, это люди, которые работают в экспертных подразделениях правоохранительных органов.

Вы упомянули о навыках, которым не учат в университете и которыми должен обладать эксперт. Какие это навыки?

Экспертиза — это достаточно эмоционально-затратное мероприятие, оно приносит человеку определенный стресс, потому что здесь идет интенсивная работа по изучению материалов и постоянное взаимодействие с заказчиками. Кто-то работает с правоохранительными органами, с судебными инстанциями, с Министерством юстиции. Эта работа всегда достаточно напряженная — нужно всегда быть на связи, уметь очень быстро и качественно подготовить заключение. Бывает необходимо прийти на судебное заседание и выступить там. Бывает, что судебное заседание проходит напряженно, особенно если это закрытое заседание, где рассматривают дела по статьям об экстремизме и терроризме. Если человек с психофизиологической стороны неустойчив, то это будет для него тяжелым опытом. Кроме того, экспертизу иногда необходимо проводить в сжатые сроки, вплоть до суток: это бывает важным для следственных и оперативных подразделений. Так что эксперт должен уметь прорабатывать большие массивы данных в сжатые сроки.

Не смогу привести конкретные примеры подготовленных мной судебных экспертиз: поскольку речь там и дет об обвинениях в террористической деятельности, не стоит выносить подробности в публичное пространство. Но вот, например, был случай, когда мне для экспертного заключения передали книгу объемом в 600 страниц и поставили срок в 4–5 дней. Соответственно, за это время нужно было подробно изучить саму книгу и подготовить текст заключения. Итоговый объём этого заключения — один авторский лист, причём значительную часть текста (примерно треть) — это вводная часть, где подробно описаны основания для производства экспертизы, сами предоставленные для этого материалы, а главное — методология экспертизы. Вообще, надо понимать, что описание метода — это важнейшая часть экспертного заключения, так что студенту, который намерен по окончании вуза работать в экспертном поле, стоит уделять этому аспекту особое внимание. В частности тому, чтобы метод предварял исследование, а не подгонялся под уже написанные выводы.

Насколько хорошо оплачивается такая деятельность?

Работа в государственном экспертном учреждении финансируется из госбюджета, поэтому оплата здесь фиксированная. При частном заказе эксперт сам назначает стоимость работы: некоторые оценивают заказ исходя из объема текста, который необходимо проработать, другие исходят из объема самого заключения. Степень срочности на цену тоже влияет. Так что скажем так: в среднем за частную религиоведческую экспертизу объемом в один авторский лист берут сумму в районе месячного прожиточного минимума.

Получается, что экспертная деятельность, с одной стороны, довольно трудоемкая, но при этом довольно доходная. А насколько это интересно?

Исследования в области психологии показывают, что интерес к определенной деятельности всегда сохраняется лишь в первое время. Чем бы мы ни занимались, наш мозг будет стремиться к тому, чтобы сохранять свою энергию и трудиться поменьше. Я бы поставил вопрос иначе: дает ли себе отчет обычный абитуриент отделения религиоведения, что основным занятием его в жизни будет научная, экспертная и педагогическая работа? Если человек реально хочет заниматься наукой, то эта деятельность будет для него безусловно интересной и принесет ему колоссальный рост с профессиональной точки зрения.