Священник Илья Козливсков окончил ПСТГУ в 2019 году и поехал служить по распределению в город Братск Иркутской области. В интервью он рассказал нам свою историю, и как он, проживший всю сознательную жизнь в Москве, встретил новость о новом месте своего служения и как это новое место встретило его. Интервью было взято в декабре 2019 года после диаконской, но до священнической хиротонии отца Ильи.

Дорогой отец Илья, я рад нашей встрече! Расскажи, как ты пришел к нам в университет? Как ты стал диаконом? И как, наконец, ты оказался в Братской епархии?

Я родился в Ярославской области, в г. Рыбинске.

В 6 лет мы с родителями переехали в Москву. Там меня отдали в православную гимназию, в которой я учился до 7-го класса. Первое соприкосновение с тем немножко искусственным религиозным опытом привело меня к полному разрыву с религией и с внутренней верой. Некое лицемерие, некая неправда, которых моё сердце не могло принять, с которыми не могло смириться, привели к тому, что я отказался ходить в церковь, отказался причащаться, исповедоваться, соблюдать посты и проявлять внешне какую-либо религиозность. Даже было желание снять крест, но, слава Богу, до этого все-таки не дошло. И я очень благодарен своим родителям. Мой отец — священнослужитель, мать — педагог начальной школы и дошкольного образования, но они сохранили очень добрые и внимательные отношения со мной, несмотря на явные различия моих с ними векторов духовной жизни.

Я увлекся совершенно светским представлением об успехе, карьерном росте, достатке. Я повесил долларовую купюру на потолок и каждое утро как бы молился ей, представляя, что меня накрывает денежный поток и я купаюсь в нескончаемом богатстве. Отец спрашивал меня: «А кто сегодня — твой новый кумир? А почему ты мечтаешь о красной Феррари или о черном Мерседесе? А что для тебя важно? А как развивается современная экономика? А как ты считаешь, можно развить свой бизнес в нашей стране? Есть ли какие-то нравственные противоречия в том, что делают бизнесмены, финансисты, какие-то светские деятели?».

После школы я поступил в Финансовый университет с целью развиваться в указанном направлении — открыть свой бизнес и стать успешным предпринимателем. Но при этом я все больше и больше интересовался убеждениями родителей, которые оказались для меня ближайшими друзьями и сохраняли живой интерес к моей внутренней жизни, несмотря на то, что им явно это не было близко. И желание узнать, что же ими движет, чем они живут, трансформировалось в уважение. Так что их любовь сказывается на мне, подпитывает меня и воодушевляет.

После окончания Финансового университета при правительстве РФ я поступил в Свято-Тихоновский университет с единственной целью — узнать, что же представляет собой наша христианская вера. Точнее, пока ещё их христианская вера. Поступая, я не задумывался о том, что хочу свою жизнь связать именно со священнослужением, с молитвой, с алтарём.

В какой момент ты вернулся к регулярной церковной жизни? Когда опять стал причащаться?

Причащаться стал буквально за несколько месяцев до поступления в Свято-Тихоновский университет. Я стал слушать лекции известных богословов и миссионеров, которые раскрыли передо мной красоту нашего христианского учения.

Расскажи немножко о своей учебе: с кем ты учился, какие у тебя возникли за это время увлечения, что тебе нравилось, что не нравилось? Что осталось больше в памяти?

Наш преподаватель Наталья Юрьевна Сухова буквально через месяц после нашего поступления сказала мне: «До тех пор, пока человек не научится учиться сам, ничего не сможет подвигнуть его приобрести истинное настоящее Образование с большой буквы». Идя в Свято-Тихоновский университет, я думал, что меня заставят, вложат какие-то навыки в голову, сама внешняя обстановка поможет мне приобрести некий внутренний культурный уровень. А в процессе учёбы я понял, что самообразование, внутренний интерес, горение — являются самыми главными стимулами роста.

фотография с первого года обучения на Богословском факультете

Конечно, удивителен пример ректора — отца Владимира. Несмотря на то, что мы с ним не соприкасались на лекциях, за исключением вводного курса по литургическому преданию на первом году обучения, я постоянно видел его молитвенный пример, его научный труд, его предстояние на службах, внутренний мир, проповеди.

Все это убеждало меня в том, что конечная деятельность богословского образования может привести к глубокому духовному росту.

Взаимосвязь интеллекта с истинной, глубокой верой, зажгло и мой интерес к богословским наукам.

Ты писал бакалаврский и магистерский дипломы у отца Александра Мазырина по новейшей истории Русской Церкви. Скажи, пожалуйста, почему ты решил заняться именно этим и какие интересы сложились у тебя в этой области?

Я решил заниматься новейшей историей XX века, потому что за время обучения в нашем университете я ощутил, что одна из задач, которую ставит Господь перед живущими в XXI веке, — понять, какие ошибки допустилаа наша Русская Православная Церковь, что привело к страшным событиям 1917-го года и как впоследствии новомученики и исповедники прошли через сложный этап испытаний.

Основная моя задача — это, может быть, почерпнуть для себя некую модель поведения, в случае, если вдруг, не дай Господь, эти события повторятся. Своего рода практический интерес.

Что ты почерпнул? Работа помогла тебе понять что-то новое в церковной жизни?

Моя научная работа все больше и больше открывает передо мной важность не только внешнего развития, увеличения количества храмов, благолепия (хотя это очень важно) — но и внутреннего духовного роста: обучение молитве, формирование крепкого прихода, основанное на любви к Господу и любви друг к другу. Именно исполнение Заповедей Христовых в своей собственной жизни и позволит нам не допустить подобных событий в будущем.

Твоя бакалаврская была посвящена такому спорному религиозному деятелю, как Антонин (Грановский). Что ты вынес для себя, изучив его жизнь?

У Антонина (Грановского) было очень горячее сердце, обостренное чувство справедливости и, конечно же, желание что-то исцелить в болезнях Церкви. Он пошел нахрапом, начал менять с внешнего: предложил вынести престол в центр храма, перевести богослужение исключительно на русский язык, предоставить возможность проповедовать с амвона всем желающим без исключения и так далее. Сначала это привело к всплеску интереса, но именно интереса, не более. В конце своей относительно недолгой жизни он остался один. Современники описывают его так: больной худой старец, лежащий в кровати, совершенно одинокий, никому не нужный, брошенный всеми. И мой вывод из этой действительно тяжелой, очень болезненной ситуации человеческого падения заключается в том, что начинать менять нужно с себя: со своей души, со своего отношения к ближним людям, с молитвы, с осознанного участия в Евхаристии. А внешнее, вероятно, приложится позже.

Расскажи о том, как ты стал диаконом и где проходило твое служение до того, как ты оказался здесь?

Когда я учился в Свято-Тихоновском университете и институте на 4-м курсе, руководство предложило мне принять сан диакона. К тому времени я уже ощутил радость пребывания в алтаре и почувствовал в себе некое призвание, некое желание отдать свои способности для того, чтобы исполнить Божье повеление в этом мире. После рукоположения, которое было совершено в Покровском храме МДА архиепископом Евгением, я продолжил своё служение в качестве диакона на приходе Ризоположения в Леоново, где я уже трудился два с половиной года в качестве катехизатора и приходского консультанта. На приходе настоятель отец Андрей Рахновский постоянно напоминал мне о важности внутреннего развития в сочетании с улыбкой, с любовью, с искреннем расположением к приходящим к тебе людям. И затем я укрепился в моем желании принять священный сан и потрудиться в качестве иерея Русской Церкви.

Пришло время расставаться с учебой, и ты был направлен, по распоряжению священноначалия, в Братскую и Усть-Илимскую епархию. Скажи, пожалуйста, как проходит твое служение здесь, что ты здесь делаешь, что тебя здесь поразило, что удивило, что разочаровало, что, наоборот, неожиданно порадовало?..

Когда я узнал, что не нахожусь в списках выпускников, оставшихся в Московской городской епархии, то первым чувством был страх, даже ужас от потенциального изменения привычного уклада жизни. Мои коллеги предложили мне немножко посуетиться, поговорить со знакомыми архиереями, попросить их распределить меня в конкретную епархию, пригласить к себе…. Но, посоветовавшись с духовником, посоветовавшись со своей женой, заглянув внутрь себя, я пришел к выводу, что важнее положиться на волю Божию и не прикладывать к этому каких-либо усилий. Как будет, так и будет.

И вот, я получил звонок от иеромонаха Апполинария (Панина) из Учебного комитета с короткой фразой: «Отец Илья, ты распределен в город Братск». Я в ответ спросил: «Отец Апполинарий, а где это?». Он ответил мне: «Отец Илья, я не знаю, посмотри в гугле».

Конечно, первым ощущением была радость от того, что это место находится недалеко от Байкала, от того, что можно будет ездить на это озеро каждые выходные. Но карта ввела меня в заблуждение: оказалось, что Братск находится на расстоянии 15 часов езды от Байкала и менее 10% жителей Братска бывали на этом озере. Я спрашивал большое количество людей, и для меня это было первым потрясением: рядом — сокровище, такая жемчужина, а никто даже не горит желанием туда съездить. Может быть, это связано с экономическими причинами.

Здесь, в Братской епархии, я чувствую себя очень счастливым.

Меня поразила простота людей, искренность веры пусть немногочисленных, но глубоко верующих прихожан, их расположенность к новому контакту, к священнослужителю, который приехал к ним. Здесь людей меньше заботит, как провести досуг, что купить, какую технику обновить, куда съездить, как потратить свободные средства (их просто нет). У меня остаётся много энергии после служения. Ты можешь дойти до дома за 5 минут, ты можешь дойти до магазина или встретиться со своими друзьями, которые здесь уже у тебя появились, за 7 минут.

Интересно, что в Сибири — свои особенности, свои традиции и в служении у алтаря. Во-первых, «Отче наш» и «Символ Веры» имеют иной напев, чем в центральной части России. Во-вторых, некоторые элементы архиерейского богослужения сохраняются и на обычной Литургии. И в-третьих, здесь появляется ощущение отделенности от центра, и для того, чтобы не деградировать, тебе нужно быстрее трудиться, быстрее расти. И я стал здесь читать гораздо больше литературы, чем в Москве, стал смотреть лекции Московской духовной семинарии, Московской духовной академии, Свято-Тихоновского университета. Этот возросший интерес к жизни, в том числе и интеллектуальной, и удивительные возможности, которые здесь открываются, меня воодушевляют.

Город Братск известен среднему жителю нашей страны, возможно даже тому, кто не знает, где он точно находится, как город, который возник вокруг Братской ГЭС. Все слышали про большую комсомольскую стройку и про то, что город возник почти на пустом месте в тайге. Соответственно, город унаследовал и сибирский компонент, и комсомольский, которые не во всем друг с другом пересекаются. Как ты это ощущаешь, и ощущаешь ли вообще?

Серьёзная особенность города Братска заключается в том, что изначально более 90% жителей — это приезжие, убежденные комсомольцы, которые поставили перед собой задачу покорить природу, покорить окружающий мир и верят во всемогущество человека, всемогущество его мысли и некоего физического усилия.

В городе заметен разрыв традиций: сказывается отсутствие традиционных дедушек и бабушек, нет обычая освящать яйца, куличи, приходить на Крещение в храм.

Это сталкивает нас с серьезной задачей: духовное, нравственное и религиозное воспитание приходящих к нам людей приходится проводить с нуля. Люди не знают даже просто по традиции, что нужно крестить ребенка, что нужно отпевать, что можно прийти и взять Крещенскую воду или освятить куличи на Пасху. Многие из депутатов, вообще из представителей власти нашего округа, продолжают оставаться убежденными коммунистами. И, конечно же, это накладывает определённый оттенок на развитие Братской епархии.

Я встречался со строителями Братской ГЭС, и меня поразил их открытый светлый взгляд на окружающий мир. Они — честные трудяги, которые положили всю свою жизнь, чтобы построить, укрепить и развить своё детище. Мне понравилось, что в ответ на вопрос: «А зачем мы живём? А что будет дальше? А нравится ли вам то общество потребления, которое возникло на месте, где вы строили коммунизм, где вы строили социализм?», они честно отвечают: «Нет, мы — в недоумении. Мы не понимаем, что происходит. У нас болит сердце». Эта честность, с моей точки зрения, может послужить отправным пунктом для дальнейшего воцерковления или хотя бы для проведения миссии среди тех самых братских "комсомольцев".

Отец Александр Белый-Кругляков, с которым мы успели на днях пообщаться в Усть-Илимске, на тот же самый вопрос ответил так: «Это и хорошо, и плохо. Например, нам здесь не приходится развенчивать какие-то традиции и разрушать то, что теряет всякую связь собственно с религией». То есть, вам не нужно отговаривать атеистов крестить своих детей, потому что они сами к вам не приходят. Здесь вера — это в большей степени личный выбор, чем на Рязанщине, например, где бабушки ходили, родители заходили, ну, а я что, рыжий, что ли?

Мне кажется, что для тебя может сложиться ситуация, отчасти опасная, в которой миссия будет вечно идти и никогда ни к чему не приводить. Приходит человек, вы с ним оба согласны, что мир несовершенный, а что делать дальше — непонятно. Ты считаешь, что в этом несовершенстве мира надо хотя бы себя сделать лучше, а для твоего собеседника это пустые слова. Хотя в том, что все плохо, вы согласны. Какие могут быть точки пересечения, какие могут быть миссионерские стратегии, чтобы здесь, в краю, где легче быть честным верующим и честным неверующим, людей приводить ко Христу?

В условиях бывшего коммунистического прошлого и отсутствия каких-либо духовных традиций (положительных или отрицательных) мне кажется исключительно удачной стратегия моего нынешнего настоятеля отца Андрея Дорогобид. Для того, чтобы привлечь людей, он предложил основать здесь, при храме святителя Иннокентия Московского, центр духовно-нравственного развития «Ладья». Мальчики и девочки с 7 лет начинают обучение духовным основам и основам физической подготовки: стрельбе, самбо…. Девочки учатся готовить, вышивать, петь. При этом идет катехизация ребят: изучение Ветхого и Нового Заветов, основных знаний о богослужении. Как минимум раз в год учащиеся исповедуются и причащаются.

Большая часть родителей, приводящих сюда детей, — невоцерковленные, даже неверующие. Они хотят, чтобы их дети не оказались в обществе матерщинников, блудников, наркоманов, которые здесь, к сожалению, присутствуют. Впоследствии, видя, что их чадо приходит домой более спокойным, собранным, цельным, они сами начинают интресоваться, спрашивают у отца Андрея: «Скажите, а можно ли нам тоже прийти на Исповедь, на Причастие? Как нам выстраивать отношения с Богом?».

Я вижу, что в Братске есть возможности для практической миссии.

Я недели три назад был в Берлине, и один мой тамошний знакомый рассказывал мне, что у них есть церковный налог, и все, кто его платит, могут отдавать своих детей во всякие кружки и секции. И часто люди, которые, может быть, вычеркнули бы себя из списков прихожан, платят этот налог только потому, что он дает возможность участвовать их детям в этих образовательных мероприятиях. И люди формально остаются католиками или протестантами. И я говорю: «Но ведь, в конце концов, если прихожане будут числиться прихожанами, будучи неверующими, а дети будут ходить на эти приходские занятия тоже вне всякой связи с христианской верой, рано или поздно люди, которые эти занятия ведут, тоже совершенно необязательно будут верующими. Потому что зачем неверующим детям неверующих родителей (пусть даже в каком-то христианском сообществе) иметь верующих преподавателей? И церковь окончательно превратится в интерьер». Нет ли опасности, что при такой активной миссии, начинающейся извне, с каких-то, может быть, правильных ценностей, приходы вообще перестают иметь отношение к религии и становятся какими-то социальными институтами? Важными, нужными, хорошими, но без Христа.

Как сохранить Христа, занимаясь огромным количеством разнообразной внешней деятельности?

Я не знаю, каким образом привлечь людей к вере во Христа, если они видят приход в первую очередь как место социально-культурного развития их детей. Я — диакон, я только-только начинаю входить в пастырские проблемы.

Я перескажу ответ двух священников из Братской епархии, которых я спрашивал о чем-то подобном. Они говорят, что в Евангелии Иисус Христос сказал: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6:44). Это некая базовая фундаментальная вещь, которую мы забываем и пытаемся собственными силами сделать что-нибудь, чтобы человек пришёл сюда и полюбил Христа. Как меня учили, центр духовной жизни — молитва. Это звучит банально, я сам в недалеком прошлом спрашивал своего духовника: «Что мне сделать, чтобы у меня такая-то ситуация изменилась?». Он мне говорит: «Молись!» — «Батюшка, понятно, что молиться, а что-нибудь еще надо, как-то подсуетиться?.." А он отвечает: «А ты просто попробуй молиться, и ты лучше поймешь, что конкретно делать».

Я служил здесь во всех храмах и хочу отметить особенную внимательную молитву священников. Они не берут в алтарь мобильный телефон с вотсаппом. И это стояние перед престолом и исключительно внимательная молитва, даже на самой будничной вечерней службе, когда нет никаких выходов и в храме всего один исповедник, может быть, и является тем тайным залогом привлечения людей ко Христу. Все-таки священник — предстоятель за всех, находящихся в храме. И, конечно же, и стрельба, и казачество, и выступления, и крестные ходы, и миссионерство — все это приносит определенный плод. Но заинтересовать по-настоящему может только Господь по нашей молитве и настоящей жизни, христовой и евангельской. И меня самого поражает и заставляет меняться то, что я вижу среди священников Сибири: батюшка первым переодевается, снимает филонь и идет расставлять стулья, мыть посуду, зажигать самовар. Первым садится за руль, чтобы отвезти кадетов. Первым вызывается выйти в ночное дежурство. Исполняя заповедь Божью: «Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою» (Мк 9:35). В Братске я это увидел и до сих пор поражаюсь и учусь этому.

Можешь рассказать о будничной стороне твоего служения в храме Иннокентия Московского?

Я приехал в Братск в октябре 2019-го и сразу же встретился с владыкой Максимилианом. Он меня очень тепло принял, потому что в Сибири не хватает молодых священнослужителей. За последние годы в нашей епархии только 4 молодых человека выразили желание поступить в духовные школы.

Мне и моей семье предоставили замечательную двухкомнатную квартиру с косметическим ремонтом (жена и ребенок подъехали примерно через месяц).

Служба у меня в среднем 3–4 полных дня в неделю. В оставшиеся дни моя задача — взаимодействие с Братским государственным университетом. Я уже встречался и со студентами, и с преподавательским составом. Предполагаю, что займусь встречами с ребятами из общежития, общением на тему создания семьи, развития отношений. Плюс передо мной поставлена задача участвовать в общих культурных мероприятиях. Скоро у нас будет проводиться круглый стол по противодействию терроризму, мне предложили сказать там слово на 5 — 10 минут о духовных причинах этого явления. Кроме того, я обязан участвовать во всех культурно-массовых мероприятиях: Новый год, Рождество, День Победы…. Здесь традиционно проводится Масленица: с построением крепости, со снежками. Как я там буду бегать в подряснике, я еще не решил, посмотрим чуть попозже. Также здесь есть взрослый ансамбль традиционной казачьей песни, и меня сразу же туда пригласили, поэтому я принимаю участие во всех мероприятиях этого ансамбля. Конечно же, есть воскресная школа для взрослых и воскресная школа для детей, и со следующего года я буду реализовывать те знания, которые получил за годы учебы: преподавать английский язык, математику и Закон Божий для детишек 7 — 10 лет.

Где?

Здесь же. Центр воспитывает более 120 детей в возрасте от 7 до 18 лет. На ближайшем рождественском празднике буду играть Деда Мороза, как ни странно. Так что есть чем заниматься, не скучаешь.

Тебе приходилось ездить по епархии куда-нибудь, кроме Братска? Видел ли ты какую-то жизнь за пределами Братска?

Вместе с архиереем мне довелось ездить в небольшое село Большеокинское, в котором около пятисот — семисот жителей. Там недавно открыли небольшую церковку, и человек 20 — 25 выразили желание принимать участие в службах и попросили, чтобы священник ездил к ним не реже, чем раз в 2 недели.

Это удивительное чувство, когда тебя со всех сторон обступают заинтересованные прихожане, жители деревни.

Они задают тебе вопросы об эсхатологии, об А.И. Осипове, о том, как ты относишься к деятельности отца Андрея Ткачёва и какие богословские вопросы тебя волнуют. И все это происходит в деревне. Их знания меня поразиля. Когда я им стал рассказывать основы веры, думая, что раз они из деревни, то должны ничего о вере не знать, то они говорят: «Да-да, мы это уже слышали и знаем. И игумена Никона читаем, и Максима Исповедника, и имеем представление о Вселенских Соборах…». Конечно, меня это потрясло в хорошем смысле слова.

Не менее 15 — 20 человек собираются в субботние и воскресные дни, даже тогда, когда священнику нет возможности приехать, служат обедницу или читают часы мирянским чином, и каждый по очереди рассказывает, или читает, или демонстрирует на экране какого-нибудь ноутбука что-то духовное или нравственное, ему кажется важным рассказать приходящим.

Сама епархия на самом деле колоссальная, 1100 километров с севера на юг, и попасть в некоторые отдаленные участки епархии можно только на самолете или зимой по зимнику, что небезопасно.

Можно очень серьезно встрять. Это, конечно, налагает определенный отпечаток на жителей и священнослужителей. Мне рассказывали про одного батюшку, который служил в деревне и до него никак невозможно было дозвониться. Там можно только где-то на трассе поймать очень неустойчивый сигнал, но батюшка предпочитал этим не заниматься. И когда архиерею нужно было туда приехать и послужить, он просто за 2 дня отправлял своего старшего иподиакона, который информировал батюшку о столь радостном событии и организовывал встречу. И в этот приход рукоположили местного диакона с единственной миссией — чтобы он раз в 3 дня выходил на трассу и созванивался с архиереем.

Эта особенность епархии лично для меня во многом умилительна.

Не чувствуешь ли ты себя частью стереотипа про русских, у которых медведи по улицам ходят? Понятное дело, что в Москве не чувствовал. А как здесь ощущается эта глубинная Россия?

На самом деле, глобализация достигла такого уровня, что в магазине продается примерно то же самое, что ты привык видеть в Москве. DHL доставила мне все вещи, которые я сюда отправил из Москвы. Люди общаются на том же языке, что и в Москве. Взгляды, характеры, знания те же самые. И, конечно же, зло, которое есть в Москве, присутствует здесь в той же степени, именно благодаря доступности Интернета. Поэтому, если честно, именно в культурно-интеллектуальном аспекте среднестатистический житель Москвы и житель Братска одинаковы. Я приехал из Москвы не чувствую себя кем-то более возвышенным.

Можно ли сказать, что здесь настолько нет своего менталитета, что ты можешь говорить с ними полностью на одном и том же языке, не в смысле лексики, грамматики, а на уровне понимания каких-то вещей? Можно ли сказать, что глобальность такова, что нет никаких особенностей, которые тебе приходилось бы учитывать в своей проповеди, деятельности и прочем?

Конечно же, я как человек со стороны замечаю небольшие особенности менталитета в Братске. В первую неделю после приезда из Москвы меня неприятно поражало отсутствие клиентоориентированности в магазинах. Ты привык, что тебя в магазинах встречают улыбкой: «Чем я могу вам помочь?». Здесь же я зашел подключать Интернет, в пустом офисе сидят две девушки, разговаривают между собой. Я стою на пороге, явно видно, что-то хочу здесь сделать. Через 40 секунд они обратили на меня внимание. Я говорю: «Я бы хотел узнать об Интернете, я сюда переехал, мне важно его подключить». «Ну, садитесь, вот вам бумажка…». На бумажке совершенно непонятным, нестандартным способом расписаны многочисленные тарифы. Я говорю: «Простите, пожалуйста, мне нужно просто определенные условия, могли бы вы рассказать?» — «Молодой человек, ну здесь же все написано!». И чувствовалось, что я их отвлекаю от важного разговора друг с другом. Если бы это было в одном магазине, я не обратил бы внимания. Но здесь везде отношение практически одно и то же. В местных магазинчиках улыбки от продавщицы никогда не дождаться! «Могли бы вы дать муку, молоко?» — «Ну, держите, держите». — «Простите, а какая у вас мука есть? Какие у вас яблоки есть, какие у вас яйца есть?» — «Ну, все на витрине! Вы что, не видите что ли?!» И это повсюду, и это нормально. И я почувствовал себя как иностранец, который приехал в Россию и смотрит на сумрачные лица…. Потихонечку стал привыкать.

Второй нюанс связан с Сибирью, с морозами, с метелью, с пургой, когда ты просто можешь встрять в огромном сугробе, внезапно выросшим у тебя под окнами.

Когда мы ездили с «Ладьей» выступать в Иркутск, на обратном пути мы, не доезжая километров 100 до Братска, остановились на дороге. Я выхожу говорю: «Ой, аккуратненько, не запачкайтесь…» (грязь, осень поздняя), а они говорят: «Да ладно запачкаться, главное, медведя не встретить!». Медведи здесь, бывало, появляются в крупных городах, и даже в Энергетике, где я живу в Братске, но они не представляют какую-либо угрозу. Хотя оружие люди постоянно с собой носят: либо газовые баллончики, либо ножи складные — что-то всегда находится у пояса.