Большой разговор о русской философии с проф. К. М. Антоновым.
В конце 2019 года в издательстве ПСТГУ вышла двухтомная монография «„Как возможна религия?“: Философия религии и философские проблемы богословия в русской религиозной мысли XIX — XX веков». Автор — Константин Михайлович Антонов, доктор философских наук, заведующий кафедрой философии и религиоведения ПСТГУ, автор более 100 научных публикаций, один из крупнейших специалистов по русской философии. Запланированное «формальное» интервью в связи с выходом книги превратилось в многочасовую беседу о путях русской религиозной философии. По ее итогам мы представляем вам этот материал, быть может, нетипичный для интернета, где все должно быть коротко и с веселыми картинками. Ниже — обстоятельный и глубокий разговор по мотивам монографии о месте русской философии в общеевропейской философской традиции, основных типах русской религиозной мысли, проблеме отделенности сообщества
Эта книга является в некотором смысле вторым изданием, расширенным и дополненным, Вашей монографии «Философия религии в русской метафизике» [1], вышедшей в 2009 году, которая в свою очередь является переработанной докторской диссертацией, которую Вы писали, если не ошибаюсь, с 2004 года. Что Вы чувствуете, видя на полках труд 15 лет Вашей жизни?
Ну, это сложный комплекс чувств. С одной стороны, закончив такую длительную работу, чувствуешь не то чтобы катарсис, но по крайней мере некоторое облегчение. С другой — практически сразу начинаешь ощущать, что
Кроме того, очень хочется, чтобы книжку прочитали, чтобы на нее среагировали, но одновременно не знаешь, какой именно будет эта реакция.
В связи с этим ощущением незаконченности, Вы планируете такое же третье издание, еще более расширенное, еще более дополненное?
Я думаю, наше издательство не выдержит такого нахальства! Может быть, будет
Как Вы думаете, это Ваш opus magnum, или Вы уже планируете столь же масштабные проекты?
попытка обнаружить у русских мыслителей то, что в XX веке на Западе называлось политической теологией.
Мне было бы интересно двинуться в эту сторону.
Перейдем непосредственно к Вашей книге. К какому жанру Вы бы ее отнесли?
Это
А до 1840 года была русская философия, историю которой можно было бы написать?
Это очень интересный вопрос. Надо сказать, ему даже удалось выявить ее характерные особенности, которые позже удивительным образом в значительной степени оправдались русскими философами.
Мою работу, однако, нельзя назвать полной историей русской философии. Это скорее история русской религиозной мысли, выделяющая в этом потоке определенный набор и последовательность идей.
Кому она адресована?
Конечно, хотелось бы, чтобы ее прочитало как можно больше людей, но я отдаю себе отчет в том, что сложно прочитать такую толстую книжку. Я надеюсь, что
Также я очень надеюсь, что будет реакция со стороны теологического сообщества, потому что я затрагиваю проблемы философской теологии и в конечном итоге ставлю вопрос о богословском значении русской религиозной мысли. Очень интересно, что скажут по этому поводу профессиональные богословы.
То есть это не учебник и не энциклопедия, а именно исследование. Значит, существует
Да, я хотел проанализировать некоторую культурную,
Что происходит, когда в рамках богословия возникает разрыв между сообществом авторов, пишущих богословские тексты, и сообществом их читателей?
В условиях, когда эти читатели являются людьми образованными, занимающими высокое положение в обществе, обладающими определенным чувством собственного достоинства и реагирующими на эту ситуацию? Как эта ситуация возникла и что из этого вышло? Почему философы стали заниматься богословием? Вот круг вопросов, который меня интересовал в первую очередь.
Второй важный момент, а хронологически первый, с него начиналась эта книга еще в первом издании: все говорят, что русская философия является «религиозной», но никто не задается вопросом о том, как русские философы понимали, что такое «религия»? Ответ на этот вопрос показался мне любопытным, и я попытался проследить развитие этой проблематики в истории русской мысли.
За всем этим стоит
Действительно, в этом есть определенная личная история, которая связана с тем, что для меня, а на самом деле для очень многих людей в конце
Вкаком-то смысле история философии — это дело, которое основано на чувстве благодарности.
Ты начинаешь исследовать творчество
Но здесь есть и проблема более социального плана. Дело в том, что, на мой взгляд,
русская философия представляет собой хороший антидот против вируса фундаментализма.
Распространение фундаментализма, к сожалению, является характерной чертой современной религиозной ситуации. Пожалуй, не только в нашей стране, но и в мире вообще. Суть его я бы определил как своеобразный религиозный нигилизм.
Нигилизм?
Да. В свое время Франк в статье «Этика нигилизма» из сборника «Вехи» описал определенный комплекс нигилистических идей, присущих тогдашней русской интеллигенции. Их этический пафос служил оправданием для ниспровержения любых ценностей, не вписавшихся в рамки этого пафоса или противоречивших им. К сожалению, в наших условиях часто таким предлогом для нигилистического отношения к высшим ценностям культуры является религия. Вера в Бога служит оправданием для ниспровержения искусства, морали, науки, философии и, что парадоксально, богословия в том числе. Ценности мысли, ценности воли, ценности чувств затмеваются религиозным пафосом.
На самом деле, в наше время распространен не только религиозный фундаментализм. Существует научный сциентистский фундаментализм. Существует, я думаю, своеобразный художественный фундаментализм. Любая значимая ценность может провоцировать развитие этого комплекса, и это часто происходит в наше время.
Мне кажется, что русская философия дает своеобразный ответ этому фундаменталистскому настроению. Она позволяет выработать сбалансированное отношение между высшими ценностями. Русские философы сознательно стремились выстроить свой внутренний мир таким образом, чтобы признание высшей ценности религии — Бога — не служило поводом для отрицания других ценностей, а наоборот
Давайте перейдем непосредственно к содержанию книги. «Введение» посвящено дифференциации понятий «философия религии», «религиозная философия», «философская теология», «религиоведение» и им подобных. Честно говоря, его очень сложно читать, в отличии от остального текста, язык которого составляет одно из очевидных достоинств книги. Мне показалось, что эта сложность является следствием достаточно глубоких, а потому частных дискуссий о различении предметного поля близких научных дисциплин. Или за этим стоит более существенная проблема?
Действительно, «Введение» написано в рамках современных дискуссий, имеющих место преимущественно в отечественной научной среде. Они связаны с размежеванием ряда дисциплин, с признанием научного статуса теологии и с дискуссией, связанной с этим процессом. В чем различия между философской теологии и теологией самой по себе, тем, что у нас обычно называется «богословием»? В чем разница между теологией и религиоведением? Почему религиоведение настолько жестко связано с философией…
Если ты защищаешь религиоведческую диссертацию, ты становишься…?
Кандидатом философских наук, да. И так далее… На все эти вопросы я пытаюсь дать ответ в контексте современных дискуссий, но это не является моей самоцелью.
Это проведение дистинкций, сложные рефлексии по поводу степеней рефлексий и тому подобные хитрости были необходимы, чтобы точно навести фокус исследования, установить определенную форму мысли, которая является предметом моего рассмотрения. Это не теология духовных академий и не те ростки религиоведения, которые существовали у нас в стране в дореволюционное время, и которые мы с коллегами исследовали в других работах[3]. Это именно философское измерение. Но
Однако за этим стоит еще более глобальная проблема, поскольку есть еще и, так сказать, «третья сторона»: фактически, дискуссии о религии и Боге, происходящие между религиозными философами, профессиональными богословами и мыслителями
Русская философия и общеевропейская философская традиция
Поговорим об этом общем сюжете. Начало первой и вся последняя — пятая — глава посвящены параллелям, связям и взаимовлияниям русской и общеевропейской философской традиции. Такое кольцевое построение, как кажется, указывает на то, что одной из ключевых задач Вашей работы было включение отечественной мысли в общеевропейский контекст. Насколько эта проблематика разработана в современных исследованиях?
К сожалению, надо сказать, что она разработана гораздо слабее, чем хотелось бы. Это связано с целым рядом институциональных и культурных причин: стремление акцентировать особенности русской мысли (реальные или мнимые — это уже отдельный вопрос) приводит к тому, что интерес к ней среди философов, занимающихся западной традицией (и наших, и зарубежных), оказывается очень мал. Зачастую русскую философию представляют как
Часто даже выдающиеся авторы пишут совершенно странные и мало соответствующие реальности вещи о, например, отношениях русских философов к Канту. Знаменитая статья Анатолия Валерьяновича Ахутина «София и черт. Кант перед лицом русской религиозной метафизики»[4] показывает, что даже такой замечательный автор может поверить на слово русским философам, ругавшим Канта, и не заметить столь значительную рецепцию Канта, которую осуществляли эти же самые философы. Конечно, кажется, что когда отец Павел Флоренский называет Канта «столпом злобы богопротивныя», уже все ясно. Но за этой красивой фигурой речи совершенно теряется колоссальная работа, проделанная Флоренским по осмыслению философии все того же Канта. И так далее.
А если найти
Адекватные исследования, в общем, начинают появляться только в самое последнее время. Скажу снова о проблемах: целый ряд фактов, свидетельствующий о
Насколько работа по восстановлению связей русских мыслителей с
Конечно, это важный момент работы. У нас есть исследовательская группа, которую возглавляет наш профессор прот. Георгий Ореханов, занимающаяся проблемой религиозного кризиса, которая много внимания уделяет
Также есть проект анализа взаимосвязей и выявления параллельной проблематики в отечественной и немецкой философской теологии, который пытаемся разрабатывать мы с Максимом Пылаевым, Светланой Коначевой и Александром Кольцовым. Мы налаживаем связи не с Гумбольтом, а с евангелическим факультетом Мюнстерского университета, с профессором Хансом Питером Гросхансом.
Вы не могли бы
Если начать с самого начала, то надо сказать, что философские дисциплины впервые начали преподаваться в К
Однако русская философия в современном в нашем понимании формируется
Соединение этих двух влияний и создает контекст, из которого начинает развиваться мой сюжет. Светская часть общества воспринимает эти общеевропейские тенденции, поскольку они отражаются в языке и в подходе к образованию. А церковная, в институциональном смысле, часть общества их не воспринимает, или, скажем более осторожно, воспринимает их иначе. В результате возникает первоначальное разделение, которое меня и интересовало.
Надо сказать, что существенным моментом здесь является то, что в рамках самой немецкой классической философии этот путь во многом был пройден, этот сюжет в то время там уже был сыгран. Великие немецкие философы, начиная с Канта, точно также эксплицитно противопоставляют себя богословию немецких теологических факультетов. «Спор факультетов» — известный текст Канта — является выражением этой оппозиции, которая затем получает свое развитие и у Фихте, и у Гегеля, и у Шеллинга. Так
возникает конкуренция «профессионального» богословия, живущего во многом своей жизнью, и философской теологии, формирующей свой собственный дискурс,
который потом возвращается обратно в богословие конфессиональное, и так далее.
Сходная логика действует самостоятельно и у нас, но, с другой стороны, все развитие русской мысли на протяжении XIX века происходит под влиянием рецепции немецкой классики и взятого оттуда же оппонирования вульгарному материализму и позитивизму,
В таком контексте произошло формирование русской философии. А насколько была велика роль этой рецепции на дальнейших этапах ее развития? Или в дальнейшем русская философская мысль вполне независима, идет
Одно совершенно не исключает другого. Конечно, происходит постоянное восприятие западных идей. Это немецкая классика, неолейбницианство XIX века, которое принес с собой в Россию Тейхмюллер, неокантианство, не говоря о таких вещах, как марксизм, позитивизм и так далее. Все это к нам приходит, но все это одновременно творчески усваивается и перерабатывается. И главное, что это не мешает тому, что внутри русской мысли действует собственная диалектика идей, в рамках
Кроме того, нельзя сказать, что не было обратного влияния. Может быть, не всегда оно было благотворным, если вспомнить наших мыслителей анархического или революционного толка, как Бакунин или Герцен. С другой стороны, и Достоевский, и Толстой уже в конце XIX века были хорошо известны на Западе. И, конечно, в своей философской ипостаси они выступили трансляторами русских идей. Так что существовало взаимодействие и взаимовлияние.
Да, необходимо признать, что наши профессиональные философы были не очень известны на Западе, за некоторыми исключениями. С другой стороны, многие русские авторы так или иначе были включены в контекст европейских дискуссий. Например, Булгаков и Струве прекрасно публиковались на ранних этапах своей интеллектуальной биографии в немецких марксистских журналах по вопросам экономики и философии. Богдан Кистяковский имел тесные интеллектуальные связи с Максом Вебером, который даже ссылается в целом ряде случаев на Кистяковского. Ну и так далее. Это если говорить о дореволюционных.
После революции, когда русские философы массовым порядком оказались на Западе, все изменилось. Здесь уже можно говорить о полноценном обратном влиянии.
О влиянии Франка на Бинсвангера, о влиянии Шестова на Батая и целый ряд других французских авторов. Нельзя не вспомнить об огромной популярности Бердяева. В свое время очень сильно прозвучала на Западе «Переписка из двух углов» Вячеслава Иванова и Михаила Гершензона, и этот список можно продолжать.
К сожалению, у нас практически не существует полных собраний сочинений русских философов, которые включали бы в себя переписку, а она у них зачастую была огромной! Поэтому и
Не могли бы Вы теперь, описав общую историческую канву, показать философское содержание этого включения русской мысли в общеевропейский контекст.
Ну, например, это попытка создания панентеистических онтологий, характерных для русской мысли, начиная с Владимира Соловьева. Не пантеистических и не теистичексих, а именно панентеистических. То есть онтологий, которые уходят как от противопоставления Бога и мира, как это имеет место в ортодоксальной догматике, так и от отождествления Бога и мира, как это имеет место, например, в онтологии Спинозы и стоиков. Здесь имеет место
попытка найти такое соотношение между ними, при котором мир сохраняет свою относительную свободу, но в то же время является как бы включенным в Божественное Бытие, Им пронизанным и осмысленным.
Постоянные попытки создания такого рода онтологий в русской мысли начинаются с Владимира Соловьева, хотя тут можно вспомнить и Григория Сковороду. Эта онтология во многом обусловлена аналогичными немецкими дискуссиями и, прежде всего, поздней философией Шеллинга, теософией Баадера, отчасти гегельянской философией религии и так далее.
Также русские философы постоянно обращаются к лейбницеанской монадологии. Это представление о том, что мир по сути своей духовен, а не материален, и состоит из множества свободных и потенциально разумных духовных существ, так сказать личностного плана. В русской философии возникает целое течение неолейбницианства, но элементы такого монадологического построения мы можем найти чуть ли не у всех наших мыслителей, особенно ближе к концу XIX века.
Здесь снова обращусь к интересному историческому сюжету. Ярким представителем неолейбницианства был Густав Тейхмюллер, который был не один десяток лет профессором Дерптского (теперь Тартусского) университета, который в тот момент был русским университетом или, точнее говоря, немецким университетом, находившимся на территории Российской империи. В XIX веке Тейхмюллер сформировал там целую школу русских философов.
А если говорить о восприятии идей русской философии европейской традицией, то, насколько я понимаю, здесь нельзя не упомянуть о русском христианском гуманизме.
Да, конечно. Так, пока недооцененным является влияние Соловьева и идущего от него гуманистического понимания христианства, которое оказало колоссальное влияние на западную мысль, в том числе на католическое богословие XX века. Отдельно надо упомянуть его экуменической проект. Хотя Соловьев бывал на Западе и написал целый ряд работ на французском языке, но в тот момент его экуменические чаяния казались утопией и не были восприняты Католической Церковью, которая тогда занимала скорее антиэкуменическую позицию. Вернее сказать, католический экуменизм сводился к тому, что…
«Все могут принять католичество. Мы не против».
Да. А
Первый период русской религиозной философии
В своей монографии Вы предлагаете некоторую периодизацию русской религиозной философии и говорите, что уже в первый период — первая половина XIX века — были представлены все основные «партии» участников дискуссии о религии. Вы не могли бы их описать?
Коротко говоря, это три основные группы, вокруг которых строится мой сюжет, хотя внутри них и возможны
То есть, несмотря на их эксплицитное взаимное противопоставление, Вы объединяете их в одну группу по принципу неприятия богословия?
Да, конечно. Известна такая фраза Чаадаева: «Я, благодарение Богу, не богослов». Она могла бы быть своего рода лозунгом этих авторов, которые при этом сами начинают заниматься богословием.
И потом и называют, если не сами себя, то Самарин Хомякова называет уже именно…
Да, «учителем церкви», ни много ни мало.
Но меня интересует не их богословие в строгом смысле слова, но их мысль, когда они приходят к постановкам богословских проблем изнутри философии, когда они занимаются, так сказать, богословием на свой страх и риск,
не претендуя на общецерковную значимость своих идей. Это то, что можно назвать философской теологией.
И это первый тип.
Да. Ну, а вторая «партия» — это представители богословского
Тут, естественно, возникает соблазн сказать, что «ах, они такие плохие, не читали богословские тексты», или, наоборот, сказать, какие плохие были богословы, что они не бегали за ними со своими текстами на тарелочке… Но это все довольно бессмысленно. Так сложилась ситуация в русской культуре того времени. Те люди, которые испытывали потребность в богословском осмыслении своей жизненной ситуации, не видели возможности ее осмыслить с помощью существующих текстов, а тексты того времени писались,
Давайте, чтобы завершить, опишем третий тип.
Да, третья партия — это
Нельзя ли найти эти три партии и в более ранний период, скажем в конце XVIII века? Богословская школа была, можно назвать Сковороду и, например, Радищева как такого секулярного персонажа.
Это было бы некоторой натяжкой. Да, существовало так называемое русское вольтерьянство, но
Владимир Соловьев
Главный герой второго периода — Владимир Соловьев. Вы уже сказали немного о его влиянии. Не могли бы Вы назвать главные положения его философии?
Я сказал про его влияние на Западе, но надо было бы еще отдельно и очень подробно говорить о его влиянии на последующую русскую мысль и на русскую культуру вообще. Мы
Соловьев дал набросок решения целого ряда фундаментальных проблем
Он показал, что возможно гармоническое решение этих вопросов, что возможна позитивная рецепция культурных достижений Нового времени в рамках христианства. То есть он выработал глобальный метанарратив, в котором дал позитивное христианское осмысление секуляризации! Не в апокалиптическом плане: за тотальной секуляризацией должно наступить второе пришествие, а в более позитивном ключе.
Он смог увидеть тот факт, что секулярное развитие культуры Нового времени в действительности отрабатывала определенные христианские ценности. Он увидел, что эпоха Средних Веков не была тотально христианской, как это обычно представляется, и поэтому не может рассматриваться в качестве христианского идеала, а Новое время не является тотально антихристианским. Оно живет на самом деле христианскими интенциями, которые пытается реализовать в доступной себе форме. Соответственно он предсказывает, говоря современным языком, переход к постсекулярной эпохе. Это, конечно, обусловило большую действенность его идей в контексте русской религиозной философии начала XX века.
При этом споры, которые можно обозначить противопоставлением науки и религии или веры и разума, очень активно ведутся и сейчас. Насколько его решения, или, может быть, не только его, но и других мыслителей этого периода, могут быть актуальны сегодня?
Наверное, можно сказать, что они не актуальны в том буквальном виде, в каком они были реализованы в свое время, потому что и наука изменилась, и культура изменилась, и даже религия в
Но здесь есть очень существенный момент, который, как мне кажется, делает решения, предложенные русскими мыслителями в то время, чрезвычайно актуальными и сейчас, а может быть, и особенно сейчас. Исследования их творчества актуальны потому, что у них есть чему поучиться. Потому что все они показывают: и Соловьев, и его продолжатели Сергей и Евгений Трубецкие, и неолейбницианство во главе с Лопатиным, и гегельянцы, такие как Чичерин и Павел Бакунин, и, скажем, кантианец Введенский при всех его некоторых странностях — все они показывают, что о конфликте речь идет на
Любая попытка самоуглубления приводит к тому, что конфликт теряет свою остроту или вообще снимается. Только для этого надо думать.
КОНЕЦ 1 ЧАСТИ
[1] Философия религии в русской метафизике XIX — начала XX века / К. М. Антонов. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2013. — 360 с. ISBN 978-5-7429-0415-1.
(http://pub.pstgu.ru/04151.html)
[2] Гавриил (Воскресенский). История философии. Часть VI. Прибавление второе. Русская философия. - 1840. Скачать по ссылке
(https://cloud.mail.ru/public/DCeM/9mFAovbXD)
[3] см. напр.: «Наука о религии», «Научный атеизм», «Религиоведение»: актуальные проблемы научного изучения религии в России ХХ – начала XXI в. М., Изд-во ПСТГУ, 2014 (http://pub.pstgu.ru/09286.html); Психология религии в России XIX — начала XXI века. М.: Изд-во ПСТГУ, 2019 (http://pub.pstgu.ru/11906.html).
[4] Ахутин А.В. София и черт. Кант перед лицом русской религиозной метафизики // Вопросы философии. № 1. 1990. С. 51-69.
[5] Цыганков А. С., Оболевич Т. История семьи и творчества С. Л. Франка в переписке
Л. Бинсвангeра и Т. С. Франк // Философия. Журнал Высшей школы экономики. —2018. — Т. II, № 2. — С. 134–155.
(https://iphras.ru/uplfile/rusph/contents/tsygankov-2018-01.pdf)
[6] См. напр. Марченко О. В. Григорий Сковорода и русская философская мысль XIX-XX веков. Исследования и материалы. М., 2007. Ч. 1. 276 с.
#интервью #Антонов Николай #Антонов Константин #наука