Антон Сергеевич Небольсин, профессор ПСТГУ, доктор богословия:

Испытывать к человеку симпатию можно двояко: во-первых, на основании ощущения близости взглядов, интересов и устремлений, а во-вторых, усматривая в человеке наличие тех достоинств, отсутствие которых в самом себе осознаёшь и переживаешь. К отцу Георгию я испытывал притяжение в обоих этих отношениях. Как человек безалаберный, я всегда восхищался его организованностью, пунктуальностью и аккуратностью. Одним из прочно связанных с образом отца Георгия атрибутов для меня всегда была содержащаяся в идеальном порядке записная книжка, куда он то и дело вносил пометки своим изумительным по чёткости и благородству почерком. Как человек, неоднократно принимавший вместе с отцом Георгием экзамены, могу засвидетельствовать, что каждая проставленная им в ведомости или зачётке оценка представляла собой каллиграфический шедевр. Также своего рода «восхищение по контрасту» я испытывал, видя, как легко отец Георгий сходится с самыми разными людьми, затевает новые и неожиданные проекты, – словом, как бесстрашно и естественно он вступает в область неизведанного.

Что же касается общности интересов, то тут я, конечно, не могу обойти тему футбола. Помню, как летом 98-го года мы летели вместе в командировку в Кемерово. Шёл как раз чемпионат мира во Франции, разговор о футболе был в этой обстановке естественен, и отец Георгий решил предаться соответствующим воспоминаниям. Он спросил меня, смотрел ли я полуфинальный матч чемпионата мира 82-го года между командами ФРГ и Франции. Как не смотреть… Для всякого не чуждого футболу человека эта игра осталась одним из сильнейших впечатлений на всю жизнь. Этот разговор в самолёте сильно сблизил нас с отцом Георгием, и тема «ногомяча» прочно вошла в наше с ним общение.

Вспоминается ещё один эпизод, имевший место примерно пятнадцатью годами позднее. С кем-то из коллег мы что-то обсуждали, говорили о каких-то делах и событиях, приходящихся на такой-то и такой-то день. Отец Георгий, случайно оказавшийся свидетелем этой беседы, со своей совершенно неподражаемой интонацией вдруг сказал, обращаясь к нам: Какие такие дела? Какие такие события? В этот день есть только одно событие – эль Класико (то есть матч между мадридским «Реалом» и Барселоной)! Всё прогрессивное человечество прильнёт к экранам! И я подумал – а что бы и правда не прильнуть? И поздним вечером я отправился в близлежащее культурное заведение и по наущению отца Георгия примкнул к прогрессивному человечеству, о чём не жалею.

Другой общей с отцом Георгием сферой интересов у нас была классическая музыка. Как-то случайно речь однажды зашла о Моцарте, и выяснилось, что, во-первых, у отца Георгия есть вполне конкретное представление о том, какие именно его фортепианные концерты являются наиболее значительными, а во-вторых, что отец Георгий является большим почитателем великого итальянского пианиста Артуро Бенедетти Микеланджели как исполнителя моцартовских концертов. Это пристрастие отца Георгия не только вызвало у меня уважение – его я в полной мере разделяю. Много есть людей, любящих футбол, чуть меньше, но всё равно достаточно, любителей серьёзной музыки.

Немного таких, с кем можно было бы с равной степенью погружения вспоминать о перипетиях дополнительного времени и серии пенальти в эпическом матче немцев с французами и делиться соображениями о тонкостях интерпретации моцартовских шедевров. Одним из этих немногих был отец Георгий.

Что касается дела жизни отца Георгия, то я не могу не отметить, что, занимаясь как учёный и преподаватель вещами более чем серьёзными и к тому же вызывающими острые противостояния, отец Георгий умел вести о них беседу в спокойном и уравновешенном тоне, никогда не взывая дополнительного напряжения. Невозможно себе представить, чтобы после серьёзного разговора с отцом Георгием дрожали руки или была необходимость вытереть пот со лба. Можно сказать, что разговор о таких идеологически перегруженных авторах, как Толстой и Достоевский, он умел вести в деликатном пушкинско-чеховском духе. Главное же, что сегодня вырывается из души в связи с отцом Георгием, – это, конечно, чувство потрясения от неожиданности и, по-человечески рассуждая, несвоевременности его кончины. Она заставляет встрепенуться и задуматься: не ко мне ли относится тютчевское «на роковой стою очереди»? И, конечно, со всей серьёзностью отнестись к проходящему через всё новозаветное Писание указанию: время коротко.