Дорогой отец Георгий, ушедший от нас так безвременно, был очень разносторонним человеком. Все пишут о том, каким он был ученым, но мне хочется вспомнить о его жизнелюбии и энергии, которой он обладал и заряжал ей всех окружающих. Жизнь в одном приходе сталкивала нас множество раз в разных ситуациях: и в школе, куда он пришел преподавать математику, еще будучи просто Юрием Леонидовичем; и в лагере «Богослово», которым он командовал, привезя с собой жить в палатке матушку с маленьким Серафимом; потом были студенческие поездки на остров Анзер, который он очень любил; он очень любил футбол, в который играл и который смотрел с особенным мальчишеским задором. Помню, как мы с ним оказались в Риме летом 2012 года в день, когда в финале чемпионата Европы по футболу сошлись сборные Италии и Испании. Что происходило на улицах Рима в этот день, говорить не нужно: за свою сборную болели все итальянцы, даже те, которые по своему возрасту и положению болеть и не должны бы. Но был один русский священник, который в окружении итальянцев перед телевизором открыто и с азартом болел за Испанию. Это был отец Георгий! (Итальянцы проиграли тогда 4:0. Во всей Италии после матча наступила полная тишина — траур).

Помню, как мы ездили с ним в зимнюю миссионерскую поездку на Мезень и он очень радовался подаренному ему в одной деревне одной бабушкой самодельному домашнему пиву! Потом он говорил, что в Германии такое делать не умеют.

Как-то он попросил нас попилить дрова у него на даче: мы взяли двуручную пилу и сели в электричку, но мы так увлеченно играли с ним по дороге в ассоциации, что, выйдя из электрички, оставили там пилу. В итоге, на даче у него мы только смогли съесть арбуз: дрова остались нетронутыми.

Никогда не забуду пасхальную службу с ним в Иоанновском скиту в Оптиной пустыни: маленький деревянный храм, человек 10 мужчин в храме, поет один монах на клиросе, а вокруг весна, тишина и ощущение присутствия тех оптинских старцев, которые здесь жили более ста лет назад.

В великопостной службе отец Георгий больше всего любил читать канон на утрени. Все помнят, что он читал только его. Мне довелось с ним читать несколько раз канон Великой субботы и в моей памяти звучит его голос с неповторимой интонацией и силой: «Законом умерших / еже во гробе положение, всех приемлет Жизнь, / и сего источника показует востания, / во спасение нас поющих: / Избавителю Боже, благословен еси».

Вечная память!