Не все выпускники Университета, даже когда речь идёт о Богословском факультете, принимают сан и трудятся в собственно церковных структурах. Наш сегодняшний собеседник — сотрудник государственного ведомства. Он согласился рассказать нашим читателям о своей работе и о том, что служить Богу можно не только будучи клириком.

Глеб Андреевич, сейчас Вы — заместитель начальника отдела гармонизации межнациональных отношений Федерального агентства по делам национальностей, но до этого трудились в Синодальном комитете по взаимодействию с казачеством. Как Вы попали на работу в Синодальный комитет?

Я был иподиаконом у епископа Кирилла (Покровского), тогда он был наместником Донского монастыря, а ныне митрополит Ставропольский и Невинномысский. Когда был создан этот Синодальный комитет, Святейший Патриарх благословил возглавить его именно епископа Кирилла, а он, спустя некоторое время, предложил мне там работать. За что я ему очень благодарен.

Как называлась Ваша должность и каков был круг обязанностей?

Я был специалистом отдела по взаимодействию с епархиями и органами власти. Мы тогда разрабатывали для епархий рекомендации, в какой форме им следует выстраивать свою работу с казаками. По-моему, даже сейчас не во всех епархиях есть отделы по взаимодействию с казачеством, а тогда «на местах» в большинстве епархий не было священников, ответственных за эту работу. Так что мы начинали практически с нуля. Нужно было создать общую концепцию сотрудничества Церкви с казачеством, задать общий вектор. В плане служебных обязанностей процентов на 60 это была работа с документами, причем в значительной мере с письмами, которые приходили в Патриархию от людей и касались нашей тематики. Причем иногда речь шла о, скажем мягко, довольно странных обращениях. Но по существующим нормам отвечать мы все равно были должны.

А разве они нужны во всех епархиях? Казаки же есть не везде…

Вообще-то официально казаков нет только в двух субъектах Российской Федерации.

Вопрос в количестве казаков: стоит ли создавать епархиальную структуру ради трех с половиной человек, проживающих на территории епархии?

Сейчас мне сложно судить о том, насколько рентабельно в каждой епархии иметь священника, окормляющего казаков. Все-таки когда я работал в Синодальном комитете, епархий у нас было меньше, центром епархии почти всегда был областной центр, а там казачество было представлено достаточно весомо. Мы работали с теми епархиями, где казаки составляли значительную по численности группу.

Но все-таки, что такого особенного именно в этой группе православных граждан России?

Казаки — это очень сплоченная группа населения. Это неравнодушные люди, нацеленные на сохранение традиционных ценностей. Это не пассивные обыватели, поскольку они считают важным распространять эти ценности. Там, где это их стремление получает хотя бы минимальную поддержку, приносит добрые плоды.

А эти плоды можно как-то измерить?

Да, есть, например, очевидные показатели — процент регулярно причащающихся от общего числа казаков, процент венчаний от общего числа зарегистрированных браков. Одной из первых задач как раз и было посчитать наличные показатели, чтобы потом отслеживать их динамику.

Почему Вы сменили местоработы?

Хотелось новых вызовов, знакомства с новыми сферами жизни. Поэтому, когда появилась возможность перейти на государственную службу, я ею воспользовался. Начинал я в отделе по взаимодействию с российским казачеством Министерства регионального развития на должности специалиста первого разряда. Потом поступил на службу в Федеральное агентство по делам национальностей, где сейчас стал заместителем начальника, но уже другого отдела.

Насколько сильно изменилась Ваша работа после перехода на госслужбу?

С одной стороны, был примерно тот же фронт работ, просто сменился угол зрения — теперь на те же проблемы нужно было смотреть с позиции госслужащего. С другой стороны, сам рабочий процесс был выстроен совсем иначе. Ведь я пришел в огромное министерство, существовавшее уже 10 лет. Причем попал незадолго до его реорганизации: Министерство регионального развития упразднялось, часть полномочий передавалась Министерству культуры, часть — Министерству экономического развития. Но все равно организация рабочего времени тут принципиально другая: рабочие задачи выполняются фактически в режиме nonstop. Есть какая-то текущая деятельность: рассмотрение входящих писем, составление справок, подготовка материалов к тому или иному мероприятию, а есть несколько направлений более долгосрочного характера, когда результат регулярно выполняемой работы можно получить только через месяц. Бюрократическая процедура по сравнению с Синодальным комитетом здесь более строгая. На тот момент в церковные структуры только-только приходила система электронного документооборота, в Минрегионе все это было уже отлажено. Если в Синодальных структурах был один делопроизводитель, который принимал письма, регистрировал их, вносил в базу, то в государственном учреждении все согласование документов шло исключительно через систему электронного документооборота. В тот момент для меня это было в новинку.

Означает ли это большую формализацию рабочих отношений?

Всегда есть какой-то круг сотрудников, с которыми ты общаешься менее формально, но в целом да. Кроме того, значительно возрос удельный вес работы с документами.

У нас принято бюрократические процессы ругать, но если организация достаточно крупная, то и альтернативы бюрократии попросту нет. Где проще получить то, что Вам нужно в рамках служебных обязанностей, на нынешней работе или на прежней?

С точки зрения качества итогового документа бюрократизация для меня на тот момент играла положительную роль: чтобы документ ушёл из ведомства, он должен пройти ряд инстанций, компетентных в той или иной сфере, после этого мы получали на выходе отшлифованный продукт. В тоже время такой процесс увеличивал сроки исполнения задачи: если документ уходил из ведомства за подписью министра, то, по-моему, его должны были согласовать семь человек, а если кто-то вносил исправление, то весь процесс приходилось запускать заново. Так что, как и во всем, были свои плюсы и свои минусы.

На госслужбе на первых порах Вы работали с тем же направлением, что и в Синодальном комитете. Зачем государству нужно это направление?

Как я уже говорил, казаки — это внутренне сплоченная группа населения. Мне видятся два основных направления взаимодействия — поддержка и развитие культуры казачества и привлечение казачьих общин к сотрудничеству с государственными органами: от МЧС до пограничников. Не будем забывать, что казачество всегда было патриотически настроенной, преданной интересам государства частью населения. А государство дает возможность реализовать их запросы на сохранение казачьих традиций.

Вы пытаетесь контролировать «вольное казачество», загнать его в рамки «административной демократии»?

Речь не о контроле, а о взаимодействии.

Контроль — это указание, как действовать и подвергать санкциям в случае неисполнения этих самых указаний. Мы же создаем поле для взаимодействия, в том числе и для того, чтобы власти слышали людей, знали об их проблемах, помогали в их решении, содействовали в реализации общественно полезных инициатив. Казаки могут создавать казачьи общества и никак не пересекаться с государством, занимаясь культурными проектами, а могут внести свою организацию в государственный реестр казачьих обществ и претендовать на привлечение своих представителей к государственной службе. Выбор пути исключительно прерогатива самих казаков.

Вы упомянули об идее казачества. Можно сказать, что исторически казаки — это свободные вооруженные крестьяне, живущие в приграничных областях и пользующиеся налоговыми льготами в обмен на защиту границ, которая для них в то же время и защита собственной земли. А сейчас основной тренд — миграция людей из деревни в город. Какова идея казачества в условиях городской цивилизации, и есть ли она?

Отчасти я её уже сформулировал — защита и распространение традиционных ценностей и через это укрепление Российской государственности.

При этом важным элементом казачества является общинность. Но тренд современных развитых стран — это поощрение частной инициативы. Индивидуализм — один из столпов современной западной цивилизации, причем он воспринимается как одна из важных основ экономического развития.

В Писании сказано, что человеку нехорошо быть одному. И государство не говорит, что кто-то обязан следовать неким чуждым традициям. Тут речь о конкретной группе населения страны, которые сами этого хотят, так почему бы не создать такие условия, где они смогут реализовать свои пожелания? При этом стоит понимать, что казачьи общины во многом трансформировались: «на земле» сейчас из 170 тыс. реестровых казаков живет от силы 15–20%. Внутри общин есть профессионалы в самых разных областях, и объединяют их именно казачье воспитание и стремление к сохранению казачьей культуры и традиционных ценностей.

Разрешите несколько вопросов из другой области. Вы окончили Богословский факультет ПСТГУ, Ваш старший брат — священник. Почему Вы не приняли сан?

Видимо, в какой-то момент я почувствовал, что это не совсем мой путь. Хотя если бы я женился сразу по окончании ПСТГУ, то, возможно, я бы решился на рукоположение. Но этого не произошло. Я считаю, что если не вполне уверен, что должен быть священником, что призван к этому, то «пробовать» не стоит. Помните, у Александра Дюма Арамис говорит фразу, смысл которой сводится к тому, что будучи мушкетером, он был при этом отчасти священником, а когда стал священником, остался чуть-чуть мушкетером? Первый вариант для меня предпочтительнее, поэтому и я, оставаясь в миру, возможно являюсь немного священником. По субботам и воскресеньям я в храме на богослужении. Бывает, что и в будни до работы получается прийти на раннюю Литургию (либо у брата, либо в Сретенском монастыре). Насколько я понимаю, Церкви нужны не только священники, но и образованные миряне, в том числе и на светских работах. Это одна из идей, лежащих в основании Свято-Тихоновского университета. Для того чтобы быть в Церкви, не обязательно быть клириком.