Отец Михаил, при поступлении в духовное училище Вы должны были писать прошение о том, что желаете послужить Церкви в священном сане. Традиционно считается, что самый прямой путь к священству — это семинария. Вы же вместо этого поступаете на Богословский факультет ПСТГУ. Почему Вы сделали такой выбор?

Нужно сказать, что я никогда не писал прошения, что хочу послужить Церкви в священном сане. Даже при поступлении в ПСТГУ и в духовное училище, при том, что само училище предполагало рукоположение в конце обучения. Например, все мои однокурсники после третьего курса училища шли сразу на четвертый курс Киевской духовной семинарии, заканчивали ее и после этого рукополагались. Честно говоря, я хотел быть не священником, а учить будущих священников. У меня был план уже преподавателем вернуться в Киевскую семинарию без духовного сана. Именно поэтому я поступил в Свято-Тихоновский университет, который должен был дать мне возможность преподавать в семинарии.

Почему тогда Вы поступали в духовное училище?

Конечно, в юношеские годы, когда я закончил школу, и даже раньше, когда я прислуживал алтарником в храме, у меня была мечта стать священником, возможно даже монахом, но потом, в духовном училище, а вернее сказать по окончании его, я понял, что быть священником я не то чтобы не хочу, просто, приняв священный сан, не смогу помогать людям и Церкви так, как мне бы этого хотелось. При поступлении в духовное училище я хотел быть священником, но потом «перехотел».

Часто считают, что в семинариях, закрытых духовных учебных заведениях, хорошая подготовка к священному сану, а в ПСТГУ никакой духовности нет, там можно скорее в человеке духовность убить, а не поддержать…

Я бы не сказал, что в ПСТГУ духовности нет, она есть, просто нет давления. ПСТГУ оставляет тебя наедине с собой: ты находишься в университете 5–6 часов в день, выходные можешь проводить так, как захочешь. Есть факультетские службы, но остальным временем ты волен распоряжаться сам. Это совсем не то, что в духовном училище, где из-за ранних служб тебя будят каждый день в шесть утра и ты «досыпаешь» во время молебна. Но ведь каждый человек создан по-своему, на всех одно и то же состояние действует по-разному. Когда меня что-то заставляют делать, это вызывает только протест и я нарушаю правила. Когда же тебе оставляют право выбора – можешь либо спать в воскресенье, либо идти в храм – все на твое усмотрение, ты сам принимаешь решение. И вера в себя и свое предназначение, утраченная в училище, в какой-то степени вернулась в ПСТГУ.

Отец Михаил, но когда человек становится клириком, принимает сан, его уже не спрашивают, хочет ли он служить или не хочет. У него есть богослужебное расписание, которое необходимо выполнять. Я понимаю, что если человек становится сразу настоятелем на приходе, то многие проблемы решаются, но всё равно есть богослужения, которые нужно совершать вне зависимости от своего желания побыть с семьей, поспать, отдохнуть и так далее. У Вас получается, что как раз к этому у нас человека и не готовят.

Я думаю, то, что полезно и естественно завтра, может быть совсем не полезно и даже противоестественно сегодня: когда человек после школы приходит в духовное училище или семинарию — это одно, а когда он уже в более зрелом возрасте решает принимать сан — это другое дело.

Даже после ПСТГУ я не хотел стать священником, я и в Америку приехал, чтобы не становиться священником. Шесть лет, пока я учился в Свято-Тихоновском,

я жил в монастыре и уже к четвертому или пятому году жизни в нем настоятель стал задавать мне вопрос: не собираюсь ли я рукополагаться. Для того чтобы избавиться от этой необходимости, я решил взять академический отпуск и уехать в США. В итоге здесь меня рукоположили буквально через три месяца.

То, от чего я убегал, меня еще быстрее настигло, ведь если бы я согласился рукополагаться в Москве, своей очереди мне пришлось бы дожидаться намного дольше. Мне кажется, что поступал в духовное училище и уже здесь соглашался принять священнический сан не совсем один и тот же человек. Уровень восприятия разный. Я думаю, что существующие в канонах возрастные ограничения по рукоположению правильны: в 16 лет, поступая в училище, ты не можешь принять вполне зрелое решение, а вот уже в 28 решаешь куда более осознанно. Конечно, важно бывает поговорить с женой, которая должна осознавать, что такое
муж-священник. У меня жена не из священнической семьи и никогда ни в каких духовных училищах не училась. Это тоже была отдельная история – нужно было заранее всё оговорить, все пункты, но поскольку она по профессии юрист, мне было легко. Мы, можно сказать, устно «составили контракт».

Да, в духовное училище я пришел с намерением стать священником, но, мне кажется, что большое влияние оказало отсутствие возможности самостоятельного выбора. Ты не можешь сказать: «Можно я сегодня не пойду?». Ответ один: «Нет, нельзя!» – потому что такое правило. Когда тебе 17 или 18 лет, ты, конечно, будешь нарушать правила, по крайней мере моя природа такова. Происходят разные конфликты. В училище приходят люди с абсолютно разными поведенческими форматами. Система давит на тебя, и ты раздражаешься от этого. Когда ты принимаешь духовный сан, всё уже происходит по-другому.

Отец Михаил, в училище Вы пришли с желанием принимать священный сан, как возникло это желание?

Это длинная история. В моей семье верующей была только бабушка. Когда мне было лет 10, мои родители начали разводиться. Это был очень длительный и болезненный процесс и поэтому практически всё свое свободное время я проводил у бабушки. На все выходные приезжал тудаи часто даже после школы. Я пришел в Церковь благодаря ей, она, можно сказать, жила церковью – она была просфорницей. Никогда ни на кого не ругалась в храме. Благодаря ей я стал пономарить. Мне это очень понравилось. Я очень плохо учился в школе, вообще не готовился к урокам, но зато накопил деньги и поехал в Киево-Печерскую лавру. Я купил там Жития святых – 20-томник – и вечерами читал, мне это очень нравилось. Наверное, тогда возникло это желание. Я пономарил, священник объяснял мне всё о Церкви. Видел я негативные примеры, например, своих родителей, которые жили без Бога, мне это, естественно, не нравилось. Вот так я решил пойти в духовное училище.

Отец Михаил, это желание обсуждалось с кем-то из духовенства?

Со священником, у которого я пономарил. Нужно сказать, что он не хотел, чтобы я шел в училище – я ведь исполнял много послушаний на его приходе. Священнику это было очень удобно и он, конечно, не хотел, чтобы я уходил. Я пошел к благочинному Нежинского района, поговорил с ним и он дал мне рекомендацию, потому что я учился в воскресной школе и он меня хорошо знал.

Скажите, насколько легко было поступать в ПСТГУ после духовного училища?

Мне нужно было сдавать три экзамена: русский язык, историю России и что-то, связанное с Законом Божьим. Благодаря училищу я Закон Божий сдал на «5», кажется, сочинение я написал на «3», историю России – на «4». Так что училище подготовило меня только к одному из трех экзаменов. Конечно, в дальнейшем, при изучении истории Русской Церкви, Нового и Ветхого Завета, в какой-то степени догматики мне пригодились знания, полученные в духовном училище.

Насколько трудно было учиться и, прежде всего, войти в учебный процесс?

Поскольку я уже три года был студентом и не жил со своей семьей, то к этому времени уже привык. В Свято-Тихоновский университет было легко поступить, но тяжело учиться. Эта система дает всем шанс – ты можешь хотя бы начать и попробовать. По-моему, это правильнее, чем в вузах, куда тяжело поступить, но легко учиться. Здесь учиться, по крайней мере на первых порах, достаточно сложно, я думаю, из-за латыни и древнегреческого. Все остальные предметы я любил и поэтому с ними мне было легко. Когда нравится какой-то предмет, то даже если приходится недосыпать, трудности переносятся значительно легче.

Как решался вопрос с жильем?

В то время у ПСТГУ общежития не было, так что это было довольно сложно. В первый месяц я жил в старообрядческом храме напротив Храма Христа Спасителя. По-моему, это храм Николы на Берсеньевской набережной. В этом храме, в подвальном помещении, я и жил, спал на поломанном кресле. Здесь же жили еще три или четыре человека, которые там работали. Поэтому, когда я ночью читал, чтобы не мешать им спать, приходилось закрывать лампу зонтом. Это было в первый месяц, а потом отец Андрей Кураев через какого-то студента дал объявление в нашем университете: «Помогу с жильем».

Как-то вечером мы целой толпой пошли к нему, даже москвичи. Он вызывал нас по одному на кухню, разговаривал и потом вынес свой вердикт: четырех взял на съемную квартиру, а четверых направил на подворье Троице-Сергиевой лавры к настоятелю отцу Дионисию со словами: «Поговорите с ним, они берут студентов». Мы вчетвером пошли, нас приняли и мы стали там жить. Я подружился с братией, мне было там хорошо. Даже когда открылось общежитие, я остался на подворье. Вот так решился у меня вопрос с жильем: я шесть лет прожил в монастыре и очень благодарен за это. Монастырь восполнил то, чего, по мнению некоторых, не хватает в ПСТГУ – там были утренние и вечерние правила, субботние и воскресные богослужения, но давления не было. Я мог спокойно сказать, что сегодня не могу идти на службу, потому что у меня занятия или самоподготовка, или факультетская служба. Выбор был за мной.

Один из сложных моментов для студента– выбор специализации. Как проходил этот процесс у Вас?

Мне с самого начала нравились все предметы богословского характера: и история Церкви, и библеистика, и философия, и патрология. Поэтому я искал не какую-то область, а человека, который бы мне понравился. С самых первых курсов мне нравился Виктор Петрович Лега: его стиль, его поведение. Мне нравился предмет, который он преподавал – античная философия. При этом нужно помнить, что я не хотел быть священником, а он был человеком светским, не имевшем сана. Я с первого курса, когда проходили предварительные представления наших кафедр, внимательнее всего присматривался к кафедре философии.

Была еще интересная история: мы с Димой Диденко (ныне отец Дмитрий – директор Варницкой гимназии) выбрали научных руководителей, а они оба умерли. У него был руководитель с кафедры истории Церкви, а у меня – с кафедры философии. Мы тогда с ним подумали: «Может быть, это не наше?». Потом все-таки нам назначили новых руководителей и они, слава Богу, живы и здоровы до сих пор.

Я пошел к Виктору Петровичу Леге и сказал, что хочу писать диплом на его кафедре. Единственный вопрос, который он мне задал: «Как ты сдал философию?». Я сдал ее на «5». Он сказал: «Хорошо, мы тебя берем. Чем ты хочешь заниматься?». Иностранные языки я не любил, ни древние, ни современные. То, что я сейчас живу в Америке – это Божье наказание! Терпеть не могу этот варварский язык с его произношением! Так что, учитывая, что специализация в любой области западной философии требовала владения иностранным языком, я сказал, что хочу заниматься русской философией. Тогда он послал меня к Наталье Анатольевне Вагановой. Она посмотрела на меня и велела познакомится с софиологией отца Сергия Булгакова. Я за лето посмотрел эту тему, пришел и спросил: хочет ли она, чтобы я ругал софиологию? «Нет, не хочу» – сказала она и предложила прочесть его же «Христианский социализм». Эти работы мне понравились и я решил об этом писать. Так что в этом плане всё складывалось очень легко.

Скажите, пожалуйста, где Вы нашли себе жену?

Она из города Чернигова, где я учился в духовном училище. В социальных сетях
кто-то поместил снимок, где мы вместе, на одной фотографии. Получилось так, что она меня вспомнила, а я ее нет. Почему-то так получается, что меня многие помнят, а вот я их помню не всегда. Мы начали переписываться, я вспомнил Чернигов, город, который мне очень нравится. Я приезжал туда каждый раз, когда бывал на Украине, мы встречались с бывшими выпускниками, но оказалось, что она уже не живет в Чернигове, а учится на юриста в Швейцарии. Мы продолжали переписываться, она оказалась очень интересным человеком. До первой встречи мы долго, почти год, переписывались. Встретились же когда я уже учился в магистратуре ПСТГУ. За два года магистратуры мы «допереписывались» до того, что решили пожениться.

Конечно эти два года мы встречались: она приезжала в Москву (в это время она училась в Будапеште), а летом мы встречались на Украине. Потом ее направили на год в университет в Майями. Я решил приехать к ней в гости. В это время управляющим патриаршим приходом в Нью-Йорке был епископ Юстиниан. Я его знал через своих друзей, написал ему и он прислал мне приглашение. Я прилетел в США 17 ноября, а на следующий день нас обвенчали в Никольском соборе в Нью-Йорке.

В Майями, когда я в первый раз пришел на службу, настоятель, отец Даниил Маккензи (которому тогда уже было 70 лет, а он и сейчас служит там настоятелем), сказал, что завтра на службе будет митрополит, с которым мне нужно будет поговорить. Он попросил меня помочь в алтаре, я согласился. Моя жена Кристина жила там уже с сентября и была прихожанкой этого храма, ее знали, знали, что я приеду к ней и что у меня духовное образование. Когда на следующий день я пришел в храм, там уже был митрополит Иларион – первоиерарх Русской Православной Церкви Заграницей.

И вот отец-настоятель без всякого вступления, не предупредив меня, сказал ему: «Это Михаил, он приехал из Москвы. Я хотел бы, чтобы он был здесь вторым священником и помогал мне. С визой мы ему поможем».

То есть «без меня меня женили»?

Да! Никто меня не спрашивал, хочу ли я этого, что по этому поводу думаю. Всё произошло очень странно. Митрополит поговорил со мной, сказал, что настоятелю 70 лет, ему действительно нужна помощь. Мы обменялись контактами и впоследствии он написал мне, что в марте приедет меня рукополагать во диакона.

Отец Михаил, Вам не стало страшно?

Нет, это был не страх. Они ошеломили меня – это да! У меня было чувство, как от удара, когда у тебя все дрожит в голове и ты не понимаешь, что происходит. Я просто не успел испугаться! Это чувство снова посетило меня во время рукоположения в диаконы. Приехав в марте, митрополит взял с собой протодиакона огромного роста. Когда возглашали «Повели! Повелите!», то поскольку иподиаконов не было, протодиакон делал это сам. Он положил на меня свою огромную руку и проревел: «Повели!», потом развернул меня к людям и проревел: «Повелите!», а затем он взял меня в охапку, я даже не столько сам зашел, сколько он затащил меня в алтарь. В общем, получалось, что уже не убежишь. К тому времени я сам понял, что не надо отнекиваться и говорить: «Давайте подождем, я еще не решил, я хочу вернуться, я не люблю Америку». Всё это было уже не к месту. К тому же мне очень понравился митрополит Иларион. Когда в Москве я шесть лет жил в монастыре в митрополичьих палатах, то одним из моих послушаний было встречать архиереев. Владыка отличался своей удивительной простотой, человечностью. Он посадил меня возле себя, мы сидели и разговаривали с ним, как внук с добрым дедушкой, как будто он был моим родственником. Тогда мне подумалось: раз эти люди всё за меня решили, может быть, это к лучшему. Страха не было.

Вот сейчас, по прошествии нескольких лет, не жалеете ли Вы, что тогда не убежали?

Нет, я не о чем не сожалею в своей жизни. Мне кажется, что сожалеть – это Бога гневить. Всё что Бог тебе дал — за то и слава Богу! Нужно сожалеть о грехах своих, но о сделанном выборе, повороте в твоей судьбе – нет! Мне очень нравится этот храм: спокойный, глубокий, как будто он из украинской деревни. Это ведь только так красиво звучит: «Майями!», а в действительности – село-селом. Что мне очень нравится здесь, так это спокойствие.

Отец Михаил, раз Вы сами заговорили о бытовой стороне, скажите, сколько прихожан бывает в храме в обычный воскресный день?

От 50 до 100 человек. В среднем около 70.

А на Рождество и на Пасху?

В этом году Рождество выпало на воскресенье, и поэтому народу было много, все пришедшие в храм не поместились. Пришедшего Филиппа Киркорова в храм не пустили – не было места. Он, возможно, думал, что людское море расступится пред ним и подведут его прямо к алтарю, но прихожане объяснили ему, что тут все одинаковые. Он немного постоял на улице обиженный и ушел. Много было народа. Храм у нас маленький, если приходит сто человек, то бывает тесновато. У нас даже если наступает большой праздник, но он попадает на будний день, людей бывает очень мало – на Рождество приходит человек сорок. Мне нравится, что из 70 пришедших как минимум 50, а то и больше прихожан причащаются. У нас бывает очень много причастников, приблизительно 70% от числа молящихся. Наш храм находится далеко от русского района, ехать минут 20-30: ближе к русскому району в Майями есть еще один храм. Поэтому у нас нет «захожан»: «Шел на пляж, думаю: дай зайду в храм, свечку поставлю». Люди, которые приехали в наш храм, приехали помолиться, а не прийти и посмотреть. Мне это тоже нравится.

Отец Михаил, какой национальный состав прихожан?

95 % русские, вернее славяне: русские, украинцы, белорусы, молдаване.

Те, для кого богослужение на церковно-славянском языке привычно?

Да. У нас только Апостольское и Евангельское чтение читаются на английском, всё остальное на церковнославянском.

Опишите, пожалуйста, бытовую сторону жизни второго священника в храме Русской Зарубежной Церкви. Сколько богослужений Вам обычно выпадает? Какие послушания Вы выполняете: принимаете исповеди прихожан или, наоборот, этим занимается настоятель?

Получается так, что второй священник здесь нужен только в субботу и воскресенье, поэтому многие священники зарубежья помимо церковного служения еще и работают. Это и плюс, и минус. Плюс, мне кажется, в том, что Церковь не является для тебя источником дохода – это твое служение, но этим ты не прокормишь семью. Минус и опасность в том, что вторая работа может отвлечь тебя от служения – ты можешь выбрать, что для тебя важнее, где платят, Церковь же тогда окажется чем-то вроде хобби. В храме у меня чисто символическая зарплата, но приход дает нам дом, в котором мы живем и это большая помощь. Получается, что помимо субботы и воскресенья, в будни мы с настоятелем стараемся по одному разу служить: один раз он, один раз я, выбирая те дни, на которые приходятся какие-нибудь праздники. В будние дни бывает, что я служу, моя матушка поет на клиросе, а наши дети бегают по храму и больше никого нет.

В будни Вы служите только литургии, без вечернего богослужения накануне?

В субботу вечернее богослужение у нас совершается, а по будням вечером в храме никого нет.

Отец Михаил, как в Вашем случае решился вопрос с работой?

В то время, когда я сюда приехал, моя жена была студенткой и у нее была стипендия, а я делал мебель – это была как бы волонтерская работа, потому что по своей визе я не мог работать. За «волонтерскую» работу мне платили. Так, пятидневку делая мебель, я работал два года, даже уже будучи диаконом, а по субботам и воскресеньям служил. Даже священником я еще какое-то время продолжал там работать. Потом я решил немного реконструировать наш храм, но так как стены в нем были уже расписаны, мне пришлось довольно долго смотреть, читать, думать, как бы это сделать так, чтобы не «потерять» стены. Я сделал эскизы, чертежи, макет и пока это делал, мне очень понравилась архитектура, поэтому сейчас я беру уроки архитектуры и с сентября, даст Бог, пойду учиться в университет Флориды, где есть программа, по которой за три года можно, при наличии высшего образования, причем в любой сфере, получить диплом архитектора и затем официально работать. Мне кажется, что эта работа подходит мне – в течение пяти дней работать архитектором над проектом, а в выходные служить. Работать здесь необходимо! Работают практически все священники, за исключением настоятелей, которые заняты в Церкви намного больше: здесь часто крестины – очень многие приезжают рожать в Майями и крестины могут быть через день, могут быть панихиды. У меня же достаточно свободная жизнь: например, пришли прихожане и сказали, что они хотят побольше узнать о Священном Писании. По средам вечером мы собирались и вместе читали Священное Писание, толковали его, потом делали видеозапись. На нашем сайте есть раздел, в котором все это можно посмотреть. Сейчас по просьбе моих слушателей у нас каникулы. Когда это им будет нужно, мы продолжим наши встречи.

Как решился вопрос с Вашей рабочей визой?

Это очень сложно. У меня никогда не было рабочей визы, только религиозная – ты нигде не можешь работать кроме храма, который предоставляет тебе эту религиозную визу. Я никогда здесь официально не работал, был только волонтером, но при этом тебе как волонтеру могут дать некую денежную компенсацию за труд. Получить же рабочую визу очень сложно.

Скажите, а из чего сейчас складывается семейный бюджет?

Пока моя жена была студенткой, я работал – это составляло наш основной доход, правда, за это время она полгода еще и преподавала. Теперь, когда она стала юристом, основным источником дохода является ее работа. Сейчас я могу получить образование. Такая договоренность у нас и была – пока она учится, я работаю, а потом она работает, а я могу стать студентом.

Это была часть Вашего с ней «контракта»?

Да, можно так сказать. Она три года была студенткой, а я работал, теперь у меня есть три года, и я нашел программу, по которой я за три года могу стать архитектором.

Отец Михаил, какие еще условия Вам пришлось оговаривать с супругой, когда Вы решали вопрос, связанный с рукоположением?

Моя жена знает меня с духовного училища. Она приходила на клирос петь, знает службу – она церковный человек. Приходилось обсуждать такие вещи, как супружеский пост, подготовка к Литургии. Отдыхать можно от понедельника до пятницы, а не на выходные, как все нормальные люди. Она с удовольствием соглашалась и у нас с этим проблем нет. У абсолютно светского человека могли бы быть трудности, особенно здесь — в Америке, когда все остальные пятидневку работают, а в выходные отдыхают. У нас вообще очень сложно с отдыхом, потому что, за редким исключением, если мы куда-то едем, то с понедельника по пятницу. Может, раз в год получается пропустить воскресную службу. В плане еды во время поста она очень сговорчивая. Вот, собственно, и всё.

Для студента нашего университета здесь, в России, служение за границей, при чем не важно, идет ли речь о Русской Зарубежной Церкви, или о патриарших приходах за рубежом, представляется как некий «земной рай», благополучие. Исходя из своего опыта скажите, к чему должен быть готов человек, окончивший Свято-Тихоновский университет, если он желает служить за границей, в частности в США?

Будет намного легче, если у него есть еще какое-то образование, а если нет, то пять дней в неделю он будет разнорабочим, а два дня священником. Мне очень повезло и с женой, и с приходом, потому что не каждый приход имеет свои домики. Наш приход имеет два приходских домика, где мы и живем. Поэтому наш приход считается хорошим. Если с языком и документами проблем нет, то это – единственная проблема. Нужно понимать, что это совсем другая атмосфера, потому что американцы – совсем другие люди. Ведь есть приходы, где они составляют половину прихожан и совсем по-другому, чем русские люди, относятся к священнику. Когда американцы приходят в храм на беседу со священником перед венчанием или крещением, то в итоге получаешь только два вопроса: сколько это займет времени и сколько это будет стоить? Когда человеку говоришь, что это ничего не будет стоить, он это воспринимает вполне буквально. Нужно быть готовым к тому, что священник не сможет жить за счет треб, он должен работать. Совмещать это со служением бывает достаточно сложно – все зависит от того, чем еще ты можешь зарабатывать. Я знаю священников, которые фактически работают, как такси. Неважно, что у Церкви какой-то большой праздник: если он попадает не на выходные, то на Литургию придет очень мало людей, а на вечернюю службу еще меньше: все работают, и здесь нет бабушек, которые наполняют храмы, в основном это молодые люди. Здесь есть свои плюсы и свои минусы. Так что мысль о том, что ты попал в рай – это миф.

Сколько сейчас лет Вашим детям?

Три с половиной и полтора года.

Для старшего какой язык родной?

Русский. Мы говорим дома только по-русски. Когда я еще работал, а Кристина была студенткой и у нас было трудно со временем и финансами, мы отдали старшего сына в садик. Там он начал слышать разговоры на английском и испанском – ведь это Майями, здесь многие говорят на испанском. Сын побыл там полгода, с полутора до двух лет, но за последние полтора года, что не ходит в садик, он всё забыл. Сейчас он говорит только по-русски. Так как у нас на приходе очень много детей, для которых у нас есть субботняя школа, я знаю, что все родители до четырехлетнего возраста стараются говорить с ними только на русском языке. В четыре они идут в школу, где за полгода вполне осваивают английский. В дальнейшем большую часть времени дети будут говорить в школе и со своими одноклассниками на английском, а поскольку, по моему мнению, да и по мнению других родителей, русский язык сложнее английского, то до четырех лет мы стараемся дать им как можно больше русского языка. Мой старший сын абсолютно русский человек.

Как было у Вас с английским на первых порах в Америке и как обстоит дело сейчас?

Сначала меня не покидала мысль, что я отсюда уеду и я не хотел его учить. Это моя лень, которая всегда помогает мне находить отговорки. Потом, как я уже говорил, раз уж я священник на приходе, где 95 % прихожан говорят на русском языке, то английский мне не нужен и я долгое время его не учил. Мнение, что нужно попасть в языковую среду и тогда ты иностранный язык быстро выучишь — здесь не сработало, ведь я попал в абсолютно русскую среду: все знакомые русские, все прихожане русские. Даже прихожане, свободно владеющие двумя языками, просили говорить с ними по-русски, чтобы не забывать, как звучит нормальный, красивый русский язык. Здесь многие говорят по-русски уже как попало, на каком-то «суржике». В итоге мне пришлось все-таки учить английский язык. Сейчас я уже изучаю специальный курс английского по терминологии для архитектуры.

Свято-Тихоновский Вам для этого ничего не дал?

Я же тогда в плане языков был лентяем, перешел потом в слабую группу. Мне кажется, что на древнегреческий и латынь я потратил все силы и когда пришла очередь учить английский, то я уже не стал его нормально учить.

Отец Михаил, большое спасибо за беседу. Желаю Вам успешного поступления в университет и освоения учебной программы за те три года, которые Вам любезно предоставила Ваша супруга.

Большое спасибо.