Несмотря на то, что никогда еще состав священства не был так пестр и разнообразен как в современной России, одной из задач в осмыслении процесса становления священника является выявление в нем определенных этапов, а также ключевых категорий, связанных с каждым из них. В частности, в докладе прот. Н. Емельянова «Этапы становления священника в современной России» были представлены наработки к характеристике ряда этапов в жизни священнослужителей, снабжённые анализом главных препятствий, характерных для каждого этапа и средств к преодолению этих препятствий. Сконструированная таким образом последовательность этапов жизни священника может имеет не только прогностический, но и терапевтический потенциал: не только позволяет судить о характере проблемы и ассоциировать ее с конкретным этапом, но и плодотворно подбирать возможные способы ее решения.

Автор доклада «Корпоративная идентичность православного духовенства Российской империи: историография вопроса» А. М. Феофанов представил свое видение историографии православного духовенства в Российской империи и предпринял попытку выявить в массе исследовательской литературы те работы, которые бы рассматривали православное духовенство (или духовное сословие) через призму концепта "корпоративной идентичности". Раскрыв понятие и его применение в современных социальных и гуманитарных исследованиях, автор показал, что русское духовное сословие почти никогда не попадало в объектив этой исследовательской программы. Впрочем, был отмечен ряд работ, которые приближаются к этому исследовательскому подходу или реализовывали его частично. Так к ним можно отнести исследования Г. Л. Фриза, А. В. Мангилевой, Н. А. Белозерова, Л. Манчестер.

В докладе Ю. И. Белоноговой «Сословие духовенства в XIX веке» были суммированы результаты проводимых автором многолетних исследований социальной истории духовного сословия. Существуют различные способы датировки возникновения духовного сословия в России. Кто-то говорит о XVII в., кто-то опирается на момент возникновения самого термина «сословие» (в современном смысле этого слова), указывая на вторую четверть XIX в. В любом случае, в центре внимания по необходимости находятся те институты, которые последовательно выделяют духовенство на фоне прочих социальных групп, т. е. прежде всего образование и вытекающая из образовательного профиля культурная идентичность. Именно сословное образование позволяет детям священников ощутить свою роль в обществе – с одной стороны, над крестьянским миром, а с другой – подчас ощущая свою неполноценность перед представителями дворянства.

Нередко приходится слышать, что подготовки священников в современной России должна, с одной стороны, соответствовать современным условиям пастырского служения, а с другой – сохранять существенные моменты церковной традиции. В первую очередь, здесь важно учитывать то, как священник осмыслялся русскими святыми. Между тем, до сих пор это практически не было исследовано в русской пасторологии – ни в дореволюционной, ни в современной. Автор доклада «Образ православного священника в святоотеческом богословии XVIII века» свящ. А. Черный на примере трудов святителей Димитрия Ростовского и Тихона Задонского демонстрирует процесс уточнения образа православного священника и его места в обществе в течение XVIII в. (начало Синодального периода). Именно тогда этот образ окончательно отделяется от пространства «господственной» власти, а то пространство духовной власти, в которое он заключен, начинает требовать более тонкого управления – регулирования чувств. С другой стороны, формирование в течение XVIII в. «государства эпохи Просвещения» позволяет говорить о духовенстве как социальной группе, с присущим ей определенным набором «должностей».

Е. И. Лютько в докладе «Политическая легитимация православного священника в России Нового времени и современное священство» предложил способ интерпретации мировоззренческого разнообразия современного священства через последовательное рассмотрение императивных высказываний о священстве эпохи Российской империи. Гипотеза автора заключается в том, что последовательное развитие "правительственных" высказываний о священнике позволяет выявить мировозренческие структуры, которые действуют в повседневной практике священников и сейчас. Автор выделяет 4 уровня и 3 «травмы», которые последовательно раскалывают первичное единство и простоту, в которой действует священник-тайносовершитель: травма просвещения (сер. XVIII. в.), травма секуляризации (сер. XIX в.) и травма индивидуализации (нач. XX). Этот процесс, с одной стороны, последовательно усложняет представление о нормативном поведении священника,с другой – позволяет соотнести позиции современных священников с тем или иным этапом развития императивных высказываний о священнике.

Во второй день работы круглого стола на первой секции были представлены результаты работы исследователей в области латинской патристики, а на второй – социологов религии.

Все доклады первой секции были посвящены проблемам осмысления и применения власти епископа.

Н.К. Антонов в докладе «Богословие священства свт. Григория Богослова и концепция „spiritual leadership“» рассмотрел схему авторитета епископа у Клаудии Рапп и поставил вопрос о применимости данной схемы при анализе указаний на избранность к священству от рождения у Григория Богослова. Докладчик отметил, что эта избранность в целом плохо включается в существующие исследовательские схемы и требует отдельного внимания.

В докладе С.А. Воронцова («Auctoritas» и «sacerdotium» у Исидора Севильского) на примере произведений Исидора Севильского рассматривалась проблема отношения священнической власти («авторитета» – auctoritas sacerdotalis) к авторитету Писания (auctoritas Scripturae) и личному авторитету. Основной тезис доклада состоял в том, что фигура священника (в отличие от большинства других публичных фигур) легитимируется не в последнюю очередь Священным Писанием. Таким образом, власть Писания получает весьма конкретный характер, в чем-то соотносимый с властью закона (auctoritas legis). Кроме того, в ходе обсуждения была отмечена легитимирующая роль самого таинства рукоположения, которая, однако, также закреплена Писанием (Исидор рассматривает тексты, где Господь высказывает повеления о священстве и апостольстве).

В то же время, личные качества священника также являются определяющими для его авторитета, поскольку от него требуется соответствие проповеди (власти толкования того же Писания) и жизни. Таким образом, священник, с одной стороны, получает обоснование исходя из божественного, а не человеческого закона. С другой стороны, священник не сводим к набору функций (как в Новое время), поскольку его «личные» качества неотрывны от «деловых» (если пользоваться современной терминологией).

Доклад М.Ю. Биркина (Понятие officium в сочинениях Исидора Севильского:богослужение, обязанность, должность?) раскрывает эту же проблематику из перспективы понятия «officium» в наследии Исидора Севильского. В античную эпоху одно из центральных значений «officium»– обязанность гражданина перед государством, семьей, друзьями, окружением, подчиненными, исполнение которой обеспечивалось общественным мнением. «Officium» – понятие социально-политическое и отражает особенности античной общины, которая в Раннее Средневековье переродилась в общину церковную, что отражает употребление Исидором этого слова.

Во-первых, Исидор Севильский еще плотнее вписывает понятие «officium» в область божественного, что проявляется в употреблении «officium» как богослужения, которое в новом обществе(по сравнению с античным) являлась обязанностью. Во-вторых, понятие «officium» обозначает его сан и должность епископа, что свидетельствует о новой степени институциализации Церкви. В-третьих, хотя понятие «officium» по-прежнему имеет социально-политический характер, но применительно к Церкви, епископу и священнослужителю здесь смещаются акценты: «officium» епископа и клира выключен из светской системы. Наконец, через понятие «officium» можно увидеть, что епископ имеет черты переосмысленного в христианском ключе цицероновского «uir bonus» (собственно, это переосмысление видно и на уровне терминологии «uir bonus» превращается в «uir iustus»).

Е.С. Марей (тема доклада: Каким епископ быть не должен: казус Януария Кальярского) вместо теоретических трактатов обращается к более «жизненному» эпистолярному материалу и рассматривает отрицательный образ епископа в письмах Григория Великого к Януарию Кальярскому. Прежде всего, исследовательница уделяет внимание тем сюжетам, которые послужили поводам для обличительных писем Григория: незаконное смещение клирика, требования денег (три солида) за погребение, захват чужого поля (Януарий в воскресенье перед литургией собирает урожай с поля некоего Доната, а после литургии выкапывает межевые камни). Григорий отмечает и беспорядки в епархии: язычники, не стесняясь, исповедуют свои языческие культы, богатые притесняют бедных, клирики ведут себя не подобающе.

Последнюю секцию открыл доклад А. Зуевой «Две модели пастырства: Мишель Фуко и Игнатий Лойола». Согласно М. Фуко, в определенный исторический момент пастырство воплотилось в двух моделях – протестантской и католической: «Пастырство значительно укоренилось, разделившись при этом на два типа: мелочное, но при этом очень иерархически гибкое протестантское пастырство, характерное для различных протестантских сект, и ужесточенное, выстроенное в иерархическую пирамиду внутри католической церкви, которая подверглась в это время жестокой централизации, пастырство контрреформации». Самое удивительное, что основанный св. Игнатием орден фактически стоял во главе движения Контрреформации и всячески старался противостоять веяниям Реформации. Кажется, что игнацианская духовность наоборот должна вести к более строгой подчиненность, отстаивании власти священника/духовника над мирянами. Мы же видим, что наоборот «…метод, описываемый в "Духовных упражнениях", призван не программировать сознание человека, но снять все ограничения его духовной свободы». Изначальные принципы христианского пастырства, указанные Фуко, претерпели в модели св. Игнатия незначительные, но существенные для понимания сущности духовничества изменения. Во-первых, наставник теперь несет меньшую ответственность за наставляемого, которому предоставляется больше свободы. Он сам волен выбирать, следовать ему или нет даваемым советам. Во-вторых, практически на нет сводится полная зависимость пасомого от своего наставника. Таинство исповеди разводится с духовным разговором. Исповедник реализует свою пастырскую власть через епитимью, но он отделен от полного руководства совестью. Ему поверяют свои грехи, но не свою внутреннюю жизнь. Вместе с этим не осуществляется, даже скорее отрицается смешение жизней наставника и наставляемого. Наставник только наблюдает со стороны, стараясь направить пасомого в нужном направлении. И более всего утверждается обоюдность процесса. Пасомые учатся у своих пастырей, но также верно и обратно утверждение.

Два заключительных доклада были посвящены исследованиям положения священника в системе здравоохранения. Т. Крихтова («Священник в системе здравоохранения: точки соприкосновения и возможности для диалога») представила исследовательскую стратегию проекта, составленную на основании материала полевых исследований и методологических разработок группы, а Н. Конрой (Священник в больнице: международный опыт социального исследования служения (1950–2017 гг.)) рассказала об основных тенденциях в изучении института капелланов в англоязычной литературе второй половины XX века.