Все какое-то русское —
(Улыбнись и нажми!)
Это облако узкое,
Словно лодка с детьми.
Г. Иванов

Я вырос стопроцентным горожанином и настолько закоренел в этой форме существования, что, когда я прибыл в прошлом году в Пощупово, в наш летний лагерь, весь окружающий мир вызывал у меня сомнения в своей реальности. Например, я не верил, что небо может быть таким большим и по нему могут плыть такие белые и синеватые облака, мне казалось, что на нем можно поместить какую-нибудь надпись, как в работах Эрика Булатова. Тоже самое мне представлялось, когда я смотрел на траву или деревья.

В один вечер, когда все отправились купаться на реку, я, немного побарахтавшись в воде (плавать я не очень умею), взял свою камеру и медленно поплелся в лагерь через широкое, постриженное поле, на котором размещались клубки сена, крученные неведомой мне сельхозтехникой, и множество ворон, которые зачем-то шатались по этому простору. Я начал снимать. Первый кадр, второй. Свет менялся, облака то собирались, то рассеивались, лучи света спускались мощными столбами на землю. Вороны то поднимались тучей, то рассыпались по полю и стогам. Я продолжил съемку. С каждым кадром я ощущал, как реальность сгущается, пейзаж начинает со мной говорить. Я повернулся и начал фотографировать монастырь, он вырастал над лесом и заросшим желтыми цветами полем. Потом я дошел до ручья, который превращался в болото. Я начал снимать камыши на фоне колокольни и собора.

Я снимал час или больше, переходил от куста к кусту, искал неожиданные ракурсы. Вдруг меня осенило: так это же русский пейзаж! Когда я был в Грузии и смотрел на горы, я говорил себе: это грузинский пейзаж, и он мне нравится; когда был в Италии, мне нравился итальянский пейзаж, я отдавал себе отчет, что вот природа вот этой страны, она вот такая. Но я еще не видел русского пейзажа.

Следующая мысль, которая ко мне пришла, была: так вот что имел в виду Левитан, когда писал свои картины. Почему я подумал именно о Левитане мне сказать сложно: я очень подробно в школе изучал историю живописи, но русские пейзажисты были мне малоинтересны, я не могу сказать, что их образы лежали у меня на самой поверхности сознания. Уже в Москве, когда я сразу пошел в Третьяковскую галерею посмотреть Левитана и открыл, что все, что я видел в Пощупово, то, что я ощутил, очень близко именно к работам Левитана. Я смотрел других художников, но ничей опыт не стоял так близко к моему сердцу.

Мне кажется, что состояние тогда вечера можно назвать, если не катарсисом, то, по крайней мере, эстетическим восторгом, связанным с открытием нового мира. Я сравнивал с себя с публикой салонов XIX века, которая ездила заграницу, по Англиям, Альпам, покупала себе домой итальянские пейзажи, а тут, вдруг ей показали грачей на голом дереве. Это же самый настоящий скандал, переворот сознания: искусством стало то, что быть им никак не могло, что не было ни «экзотично», ни «благородно» и т.д. и т.п.

В летнем лагере мне удалось приобрести не только новый духовный опыт, но и совершенно неожиданный эстетический, думаю, что последним может похвастаться не каждый, поэтому мне так нравится рассказывать эту свою коротенькую историю.

Автор текста и фотографий - Сергей Пронин